Девки

Это время и Бобонину принесло крах. Из ресторана «Неаполь» он ушел еще за год до ликвидации. Скопив деньгу, только что открыл он на бойком ярмарочном месте пельменную с гармонистами. Не успел развернуться, как помещение, которое он арендовал, отобрали в коммунхоз, а мебель продали с торгов за бесценок. Тут началась у него агония самосохранения. Стал он метаться туда и сюда. Сперва он поступил в Госрыбтрест, истратил на «подмазку» остатки денег. Ему дали прибыльное место. Рыболовецкие бригады были разбросаны по всей области, где имелись пруды и реки, и только что налаживали свою работу вслепую. Точный учет отсутствовал. Бобонин работал приемщиком рыбы. Бригады сдавали только часть улова, остальное шло на частный рынок через приемщиков же. Бобонин быстро обогащался и даже сам не верил, что столь приятно и прибыльно работать в социалистическом предприятии. «Мы — служащие госторговли», — он произносил с гордостью. Как вдруг нагрянула РКИ и установила, что лучшие места лова отводились в тресте браконьерам, а в тихих заводях Госрыбтреста завелись ловкачи, которые на административно-управленческие расходы (высокие ставки, командировки, банкеты) тратили всю годовую доходность промысла. [РКИ — рабоче-крестьянская инспекция.] Весь аппарат треста мгновенно полетел вверх тормашками и заменен новым. Бобонин рад был и тому, что вышел сухим из воды. Вскоре ему дали продовольственный ларек близ пристани. Время было тяжелое. Многие товары были дефицитными: какао, сахар, рыба. Дефицитные товары он по завышенным ценам раздавал знакомым и опять стал быстро оперяться. Крутился, вертелся. обманывал потребителей своего района. Однажды ревизор заглянул к нему в ночное время и на чердаке ларька обнаружил под хламом тары немалые запасы сахара и чая, не значащиеся в продаже. Бобонин объяснил, что это маленький фонд, из которого он имел слабость отпускать своему ближайшему начальству «по их усмотрению».

Касса была в порядке. Но его сняли с работы и вынесли выговор с предупреждением.

Все же за деловитость приняли его агентом райпищеторга. На его плечи легла благодарная забота — заготовлять ягоды и грибы для города. Грибов и ягод в Заволжье такая уйма, что вози все лето — не перевозишь и при желании можно завалить ими всю Европу. Лучшей работы он и представить себе не мог. Заготавливались грибы и ягоды на Керженце и Ветлуге, в самых лесных, захолустных и грибных районах области, вдали от глаза ревизоров и контроля назойливой общественности (тогда введена еще была на беду «легкая кавалерия» — инспекционные набеги комсомольцев). Бобонин в керженских лесах был сам себе хозяин. И тут он изрядно распоясался. Он поставлял грибы в пищеторг во вторую очередь и качеством похуже, а на дом знакомым своим доставлял в первую очередь и лучшие сорта боровиков — и груздей. Все было шито-крыто. Бобонин расцвел. У него появились в доме малахитовые пепельницы. На стенах — муаровые обои. Свой бильярд, модные пластинки, купленные у старых салопниц за баснословную цену. [Салопница — женщина из мещанской, обедневшей среды, ходящая по богатым домам и живущая подачками.] Дорогую фамильную мебель губернатора Гирса с гербами добыл, охотясь несколько месяцев, хотя и за очень большую сумму.

— К красивым вещам я питаю нежную привязанность, — говорил он. — Глубоко чувствую поэзию шикарной мебели паразитических классов.

В один ненастный день к нему заявились из уголовного розыска и обнаружили в квартире чрезмерные запасы сахара, риса, мыла, соли, свеч, кожевенных товаров, сукна, батиста, шелка. Он дал показания:

— Многоуважаемые товарищи! Продукты заготовлялись в течение ряда лет, чтобы деньги, понимаете, зря не лежали. А деньги у меня все трудовые... кровь и пот...

Но экспертиза установила, что товары были закуплены в текущем году. Выявилась целая теплая компания в пищеторге, в которой Бобонин был на самых последних, можно сказать, совсем незаметных ролях. Его осудили, конфисковали имущество, дали год принудиловки. Он чистил отхожие места с большим усердием и вышел с похвальной грамотой ударника производства. Теперь, отбыв наказание, он больше не рисковал ради наживы и занялся мелким делом на «обжорке» (так называли толкучий рынок на окраине города, где продавали с рук все что попало).