Девки

Через две недели, не больше, Анныча снова вызвали в волость. Секретарь показал Аннычево заявление, пришедшее из обкома на поверку.

Фраза, в которой говорилось о чаепитии Обертышева у кулака, была подчеркнута.

Секретарь сказал:

— Ну разве это аргумент? Обертышев пил чай у члена мукомольного товарищества. Затеяли вы бузу — кулакам на радость, беднякам на горе.

— А касательно Обертышева никаких решений? — спросил Анныч хмуро.

Отсек развел руками:

— Обертышев у нас ведь давнишний практик, а горячность твоя ни к чему.

— Двинемся в город сами, — сказал Анныч. — До ВЦИКа дойдем. Но глаза у вас откроем на окружающую жизнь.

Он ушел взбешенный, не простившись с секретарем.

Тут же из боковой двери вышел Петр Петрович, он спросил сокрушенно:

— Жаль старика, рехнулся.

— Как видишь, — отвечал секретарь, — и что с ним делать, не знаю. Мнительность. Много пережил. Неуравновешенный характер. Он и меня в партийной слепоте обвинил.

— На покой пора старику, — сказал Петр Петрович, — в старой голове всегда мрачные мысли. Ведь ты подумай только, — в ВИКе заговор против бедноты. До чего дошел, до чего доехал.

— Всерьез видно придется заняться тебе этими артельными делами в Немытой Поляне, — сказал секретарь. — Изучи обстановку, да и соедини эти карликовые колхозы в один. Такая установка партии.

— Об этом я и хлопочу, — ответил Обертышев. — Но этого-то он и не хочет. Диктаторские замашки... Отрыжка комбедовщины. Я его давно знаю. Был царем на селе, а теперь ему мы хвост прищемили...

Глава двенадцатая

Прошло три месяца. Пурга гуляла по болотам.

В полночь Егор Канашев сидел на мешках в мельнице и при малейшем шорохе вскакивал, прислушивался и бросался к воротам.

Тьма заливала двор, скрывая его настороженные движения. Наконец он услышал — подъехала подвода и, не дожидаясь стука, окликнул:

— Ты, Яков?

Канашев вынес фонарь, торопливо отвязал веревки от грядок, прибрал их и обнюхал Яшку.

— Опять насвистался? Айда в сторожку.

Яшка там вынул из кармана записную книжечку, расправил ее и передал Канашеву. Тот, проверив написанное, вымолвил:

— Ну?

Яшка стоял как вкопанный.

— Свезена мука на станцию Суроватиху? — спросил Канашев.

— Двадцать пудов, — ответил Яшка, — деньги получены сполна и велено сказать тебе, что в муке нужда большая. Трифон просил еще пудиков двадцать.

— Дело. Когда Анныч отъехал?

— Анныч отъехал двадцать пятого числа но вторник, накануне того дня, когда мы Трифону записку писали, чтобы «последить». Свез его на артельных лошадях Санька Лютов. На станции остановились они у Трифона.

— Что там в номерке делалось?

— Трифон очень старался. Вот он что выглядел: Анныч с Санькой все составляли план, как говорить в городе и про что. Перво-наперво говорить решили насчет Петра Петровича. Кулацкий-де пособник, мукомолам потачку дает. Второе — требовать уездной РКК для ВИКа и третье — тебя обследовать.

— Не меня, между прочим, а всех нас — организацию, — поправил хозяин. — Машинное товарищество.

— Нас всех, организацию, машинное товарищество, — повторил Яшка. — На каких примерно правах я у тебя живу, очень интересуются... Ко всему зацепки.

— Ты председатель правления. Яков, надо бы уж тебе это запомнить, — сказал Канашев внушительно, — ты же и член сельсовета. Много заливаешь, Яков, говорят, опять играешь с парнями в орлянку, только на разуме гульба да бражничанье. Всем бросается в глаза — откуда деньги. Яков, образумься, остановись вовремя. Ты в чине. Выдерживай марку.

— Забываю все, — ответил работник. — Как бы вот не сбиться в случае чего? Смерть я этого боюсь! Приедут, гавкнут — подай председателя артели. А какой я председатель, скажи на милость, ежели я ни в чем не смыслю и в аферах состою.

— Дадим тебе книги. Ты разучи в них все, устав и отвечай, как по-писаному, без запинки... Ладно. Еще о чем говорили в номерке?

— Анныч говорил, что какие-то данные есть, никуда не денутся. Данные такие, между прочим, что Петр Петрович скрыл свою связь с тобою, а они свидетелей имеют. Карп проболтался при всем народе. Петр Петрович-де у тебя в частом бываньи...

— Постой, — оборвал хозяин. — Карп, он глупое дитя, и ему в рот въехать больно просто. Только кто же там свидетелями были, когда Карп болтал?

— Бабы были, девки и парни.

— Это хуже. Свиньи тупорылые, разнесут по селу. Дознайся, кто из баб был, и заткни рот им — крупа там гречневая припасена, пшеница и коробе... Узнай кто из парней, выставь обильное угощенье. Девкам — ленты, орехи, пряники... Говори про дело теперь.

Оба сели за стол. На нем шумел самовар, поодаль стояла хлебная водка. Яшка Полушкин поглядел на нее искоса и вздохнул.

— Ну? — сказал хозяин.

— Сейчас, — ответил работник, — не гони.

Налил, жадно выпил, морщась.