Девятый камень

Пока они ехали в экипаже по улицам города, миссис Коречная что-то писала в блокноте, и Сара вытянула шею, чтобы подсмотреть. Она изо всех сил пыталась представить Оксфорд-стрит как «артерию, соединяющую восток и запад Лондона, где городские торговцы творят свои таинственные алхимические эксперименты, превращая женскую скуку и страсти в золото». Сара знала, что артерии имеют какое-то отношение к крови, текущей внутри тела, словно река; она прочитала об этом в «Ланцете», хотя всегда считала, что это слишком умный журнал для таких, как она. Мистер Хардинг хранил экземпляры их публикаций в куче на полу своего кабинета, и она пару раз туда заглядывала, дожидаясь, когда уйдет посетитель. Сара понятия не имела, что такое алхимия, поэтому в списке вопросов, приготовленных ею для миссис Коречной, появился еще один.

«Но в тени парада ярких тканей, ливрей и драгоценностей можно увидеть и бесцветные, выношенные тряпки нищих, босых детей с тачками и корзинами», — быстро писала Лили каллиграфическим почерком.

Сара была озадачена тем, что одна из самых выдающихся женщин Лондона, обладающая потрясающим умом, пишет про уличных детей, она ни за что на свете не могла себе представить, что такие вещи заинтересуют благородных господ.

— Вы пишете для «Меркьюри», миссис Коречная?

— Нет, наверное. Скорее всего, нет. Иногда я пишу просто затем, чтобы освободить голову от мыслей, а иногда это позволяет мне не чувствовать себя такой одинокой. Иначе моя жизнь превращается в неразбериху воспоминаний и фантазий.

Тогда Сара рассказала миссис Коречной о том, что чтение старых газет и размышления о прочитанном, да и вообще обо всем подряд, иногда так переполняют ее голову, что она не может уснуть по ночам.

— В таком случае ты должна писать, Сара! — сказала леди, выслушав ее, и Сара рассмеялась: она — и писатель?

Об этом можно только мечтать.

Они очень быстро добрались до старого дома, и пока миссис Коречная искала в своей полотняной сумке большой медный ключ, начался дождь. У стеклянной двери рос шиповник с большими влажными цветами, осыпавшими их каплями воды, когда они вошли в дом. Здесь так приятно пахло после грязного воздуха Ватерлоо, а дорожка за дверью была усыпана бледно-розовыми лепестками, точно бархатным ковром. У стен стояло уже меньше картин, чем в прошлый раз, когда Сара побывала в этой комнате, и в сумраке непогоды студия Франца Коречного казалась диковинным, жутковатым местом. Сара заметила, что Лили дрожит, несмотря на теплый плащ.

— Нужно развести огонь, — сказала миссис Коречная и скрылась за дверью у дальней стены.

Сара пошла за ней и увидела, что она выходит в длинный коридор с еще четырьмя такими же дверями. В конце она разглядела широкую лестницу, ведущую вверх и вниз.

Когда они принесли из подвала дрова и Сара развела огонь, в комнате стало теплее и не так жутко. Миссис Коречная открыла крышки ящиков и двери чулана, где хранились книги. Дом не казался обитаемым, и Саре стало интересно.

Когда Лили вышла из книжного чулана с голубой шляпной коробкой в руках, Сара спросила:

— А что, здесь все комнаты пустые?

— Когда-то тут работали и другие художники, но прошлой зимой Франц остался один… до того, как он умер. В темные месяцы здесь бывает очень холодно, но мой муж не обращал на такие вещи внимания. Он бы и сейчас писал свои картины, даже в такую погоду; несмотря на дождь, двери в сад всегда были открыты, потому что Франц не соглашался с тем, что в Лондоне холодно — в отличие от Праги зимой. Довольно часто, когда я приезжала его навестить, даже не могла говорить, потому что у меня зуб на зуб не попадал. Тогда он закрывал дверь и вспоминал, что нужно развести огонь.

Она менялась, когда говорила про мистера Коречного, словно возвращалась в те времена, когда он еще был жив. Сару мучило любопытство, и она спрашивала себя, прилично ли задавать вопросы о том, что уже в прошлом.

— Он, наверное, был из тех мужчин, которые любят умных женщин, — сказала она, вспомнив разговор с мистером Хардингом и посчитав свои слова вполне невинными.

— Да. Когда я закрываю глаза, мне кажется, я могу разглядеть… О, Сара, прости меня, ты еще слишком молода, чтобы воспринимать такие фантазии.

— А он был красивым?

— О да. У него были ослепительно белые волосы, доходившие до шейного платка, он всегда выбирал платки из шелка с цветным рисунком.

— Вы познакомились с ним в Лондоне?

— Мы с Францем встретились в салоне… ты знаешь, что это такое?

Сара покачала головой.

— Это своего рода встреча, собрание людей, которые разговаривают о философии, искусстве и веке, в котором мы живем. Впрочем, тот салон был не совсем обычным, он проходил в доме Габриэля Россетти, художника. Мы собрались, чтобы почтить память Лиззи Сиддал, жены и натурщицы Россетти, тоже художницы, которая незадолго перед тем умерла от передозировки опиума.

— Вы о ней писали!