Девятый

— Да, наладили по весне, а то что за храм в рыбьих пузырях? Некрасиво ведь…

— Удивлен — когда только все успели. И керамика отличная, как вижу, и дома — загляденье. Или на кораблях много доставить удалось?

— Да где уж там много… Мелочи сущие… Считайте, только инструменты и удалось привезти да коров с лошадьми три десятка.

— И за это время успели такую деревню поставить? Почти городок… Соль, слышал, морскую выпариваете еще, охотитесь и рыбачите. Если судить по тому, что я вижу, вас тут тысячи три должно было быть.

— Что вы — в три раза менее пришло в прошлом году, — польщенно улыбнулся епископ. — Вы просто иридиан не знаете — так, как мы, никто работать не умеет. Ведь с правильной верой в сердце руки усталости не знают. Вот и давятся наши враги злобой: как нас ни разоряй, мы все равно сразу восстанавливаемся и живем не хуже прежнего. Чистота, сытость, красота — в любых условиях добиваемся этого с дивной быстротой.

— Видел я Напу вашу — точнее, то, что от нее осталось. А осталось немного… И не заметил среди остатков особых красот — похоже, все силы у вас ушли на этот милый городок, а до деревень мелких руки не дошли.

— И это верно, — помрачнел Конфидус. — Для храма старались — без правильного храма не будет правильной жизни. Все от веры начинается, а он — символ веры. Истинный храм должен среди красоты стоять, вот и пришлось от остального отрывать.

— Знаете, в здешних местах, как мне кажется, полезнее иметь крепкие стены и умелую дружину, чем красоту разводить.

— Дружину… Дан, дружину надо растить, как ребенка, годами, и надо уметь это делать. Откуда у нас такое умение? Его веками вырабатывают — в войнах… в крови. А мы все в мирный труд пускали, как вера требует, — это себя оправдывало, пока сюда не попали. Вот и остались без воинов… А стены наши вы видели — высота хорошая и поставлены хитро. Заглублены почти на мой рост, и не в земле, а в траншее, бревнами обшитой, мертво стоят. А поверху широко просверлены и дубовыми шипами на брусья в два ряда посажены. Вся конструкция мертвая — не расшатать, и еще промеж пары стен глина, земля да камни затрамбованы. А в Талле что? Пусть чуть повыше, но в один ряд бревен с мостками узкими для стрелков. Бревна вкопаны неглубоко — на Бакае привыкли к каменным замкам, от предков доставшимся, и толку в деревянном строении не понимают. И понимать не хотят — все ждут, когда им Кенгуд Восьмой большую подмогу и попов вышлет, чтобы без помех каменоломню устроить и начать возводить все тот же замок любимый — это ведь на несколько лет работа, даже для нас серьезная. Вот и сидят за оградой, которую тощая корова шатает, когда бок чешет. А большой карпида вывернет эти штакетины одним ударом — и не заметит. Вот, посмотрите.

Епископ встал, открыл шкафчик, выбрал из ряда книг одну из самых толстых, полистал, положил передо мной:

— Карпида, он же мурратель, или, как за форму прозвали его невежественные варвары с островов, — бурдюк. Погибель замков и городков. Самая загадочная из тварей погани и при этом самая безмозглая. Тупой живой таран, способный на многое: разваливает самые крепкие каменные и деревянные стены, очень быстро засыпает рвы и делает подкопы, выбивает ворота и устраивает завалы на улицах, мешая передвижению защитников, не боится ничего, кроме огня, да и тот ему опасен, лишь если подранить серьезно. А подранить его ох как непросто…

Я с искренним интересом уставился на рисунок — ведь рассмотреть монстра ночью во всех подробностях не смог… не очень-то он тогда позировал. Каплевидное тело, резко сужающееся спереди, три пары коротких лап с широкими раздвоенными копытами, тщательно прорисовано что-то вроде угловатой чешуи: сзади ее немного, а вот голова закрыта полностью, внахлест. Ни глаз, ни ушей, ни рогов, ни хвоста — гладкая туша с пятачком бронированного носа.