Девятый

Две тренировки в неделю слишком мало — уже на следующий день приступил к растягиванию сразу всего, что только можно. Разминкой пренебрег — нельзя терять драгоценное время. Часа два терпеливо, глотая слезы, выворачивал суставы и сухожилия. На шпагате чокнулся — пытался выполнить его за день. И чем больше старался, тем ниже удавалось сесть — пусть на сантиметр, или даже миллиметр: так мне казалось. Связки и хрящи подчинялись диктату — я на глазах становился резиновым!

Следующий день стал днем великой кары…

Болело абсолютно все — каждая косточка, каждая жилка, каждый сустав. Ходить я мог с трудом, и только в очень странной позе — будто всадник, оставшийся без лошади, но сохранивший положение "в седле". Унитаз превратился в электрический стул, а спускаться по лестнице получалось лишь боком.

Мне было невероятно хреново — лишь веки, наверное, не болели.

А вот сейчас болели даже они — даже поднять не рискую…

Все тело превратилось в сгусток боли и немощи. Ломота такая, будто с дыбы сняли — суставы огнем горят, а оголенные жилы какие-то садисты обливают концентрированной кислотой.

Похоже, я во сне не катался на лошадях, а лишь падал с их спин, причем всегда на острые камни…

Что за звук? Куры квохчут под ухом? Скрип какой-то — конь всхрапнул вроде… Да еще и в спину что-то подталкивает. Похоже, я лежу на телеге, которая куда-то движется. Как я здесь очутился? Без понятия — последнее, что четко помню: лег под ивой подремать.

Круто подремал…

Может демы подкрались и, обманув бдительность попугая, оглушили меня, после чего тяжелыми ботинками пересчитали все ребра? А теперь тащат к жертвенному алтарю, или куда там положено тащить таких ротозеев как я?

— Снорр — у тебя колесо разболталось! На привале подправь!

Голос не припомню, но Снорр, если не ошибаюсь, один из самых главных разгильдяев среди возничих — у него хронические техпроблемы с телегой. Это что — я в нашем обозе еду? А почему на повозке? И почему у меня такое "замечательное" самочувствие? И как сюда попал из-под той ивы?

Рядом кто-то заворочался, угрюмым мужским голосом заметил:

— Даже не видно как дышит — будто мертвый лежит.

— Ага — со вчерашнего так. Удивительно, что еще не обделался, — таким же не очень жизнерадостным голосом ответил другой мужчина.

— Трея сказала, что у него просто горячка.

— Ага — ты ей больше верь… они и не то сказать может… С горячкой трупом не лежат. Странный этот страж какой-то…

— Может у стражей своя горячка — особая… стражницкая…

— Глупость сказал: стражи такие же люди, и болячки у них такие же.

— Раз в опоганенных землях как у себя дома ходят, значит не такие как мы.

— Откуда знаешь, что спокойно ходят?

— Так это все знают…

— Кто все? Я вот не знаю — не видел ни разу.

— И где ты такое видеть мог? В теплой избе за частоколом прячась? Или у жены под подолом? Этот ведь пришел из погани. Цезер говорит, он спокойный был, улыбался им, а у самого даже ножа нет. Ничего не боится — ходит, будто по своему огороду.

— А не говорил он тебе, что у стража следы от ожогов были?

— Слышал — народ рассказывал.

— Думаешь, он сам себя прижигал?

— Это зачем ему такое делать?!

— Раз не он, то кто? Странный этот страж, очень странный… Видел его меч? Таким только цыплят потрошить. Щит не взял, копье тоже, доспех простой — латы на себя мог переделать, а отдал бабнику горбатому. А самострел его глянь — будто игрушечный, но бьет хорошо вроде. Хитро устроен — будто демы придумали. Только зачем он нужен, если луком уметь пользоваться? А на лошади как держится? Будто навоза комок — видно, что боится скачки. А сейчас еще и в беспамятство впал — день лежал, ночь, и все утро тоже лежит.

— Ну и что с того? Заболеть каждый может.

— А остальное? А то что тащит нас на погибель — видано ли дело границу пройти с таким медленным обозом? Да нас улитки обгоняют. Захоти он спасти народ, приказал бы бросить все и пешими уходить, на три-четыре отряда разделившись. Так вернее будет — хоть кто-то прорвется. И за помощью надо бы вперед гонца попробовать послать — может солдаты короля ударят с другой стороны. Так нет — он вообще ничего не делает. Странно это… все дела его странные…

— Ну… Откуда нам знать, каким должен быть страж и какие у него замыслы? Ты стражей много видел?

— Вообще-то только одного — вот этого.

— Вот и я о том же.

— Все равно странный — не слышал я такого про стражей.

— А слышал про мракян говорят, будто у них мужики платья носят, а бабы их вечерами на сеновал затаскивают и насильничают?

— Слышал конечно.

— А я вот с купцом говорил, который к ним ходил. Тот рассказал что враки все это — оттого они пошли, что бабы у них больно страшные, вот и принимали их чужие за мужиков в платьях.

— Это ты зачем рассказал?

— А затем — всему что говорят верить нельзя.

— Да? Так может тот купчина как раз и соврал.

— Может и так.

Возничие замолчали, зато рядом послышался хорошо знакомый голос Арисата:

— Как он?

— Да никак — лежит и лежит, даже мух не отгоняет. Бубнит иногда в бреду что-то, но не понять ничего — язык не наш.

— Плохо… На привале Трею к нему надо — пусть посмотрит.