Девятьсот семнадцатый

— Не работают фабрики, — радостно сказал уполномоченный комитета. — Наверно всеобщая

забастовка.

Но вместо ответа Друй вытянул вперед руку и закричал:

— Смотри-ка, вон впереди автомобиль. Лихо прет на всех парах — прямо, как молния.

— Верно. Слушай, Друй. Здесь что-то неладное. Эта дорога ведет только в полк.

— Что думаешь?

— Не выехало ли офицерье на помогу своим?

— Почему так думаешь?

— Вглядись. Автомобиль выкрашен в серый, похоже защитный цвет.

— Застава не пропустит.

— А если он бронированный?

— Разве так. Ну-ка, друг, гони быстрей.

Шофер, солдат-самокатчик, голубоглазый, чисто выбритый немец, поставил рычаг на наибольшую

скорость. Как и следовало ожидать, автомобиль рванулся с такой силой, что ездоки, отброшенные к стенкам

сидений, казалось, влипли в них.

Мотор гудел и рычал за десятерых. Расстояние быстро сокращалось. Вот уже без труда разглядел матрос

и машину и седоков.

В четырехместном военного образца форде сидели два офицера в погонах и юнкер. Оба они, повернув

головы, выжидательно глядели в их сторону.

— Обезоружим, — предложил Друй.

— Давай. Автомобиль нам пригодится.

Не доезжая вплотную, шофер замедлил бег машины. Матрос, выпрямившись во весь рост, громко

крикнул:

— Сдавайтесь… Иначе смерть.

Офицеры, как видно, услышали слова его. Они сразу спрятались в глубь кузова.

— Трусы. Сейчас сдадутся, — воскликнул обрадованный Друй. — Шофер, наверстывай. В минуту

нагоним.

Но в это время из военного автомобиля высунулась чья-то рука и бросила на дорогу темный круглый

предает.

— Берегись… Бомба, — крикнул шофер, стараясь на всем разбеге застопорить машину.

— Спасайся, ребята.

Но в этот миг грохочущий столб огня и дыма взметнулся у радиатора. Автомобиль вздыбился в небо,

закачался и упал в придорожную канаву.

Матроса далеко отшвырнуло в сторону. При падении он больно ушибся спиной о придорожные камни, но

сознания не потерял.

— Вот стервецы… Перехитрили.

Друй попытался достать револьвер, но не смог. Правая рука его лежала на камнях дороги, точно чужая.

Он взглянул на нее и увидел, что рука залилась сгустками крови.

— Вот чорт — ранен.

Неподалеку от него в канаве лежал исковерканный автомобиль. Запутавшись ногами в рычагах машины,

свесилось к земле тело шофера. “Убит… А где же уполномоченный и офицеры?”

Матрос пошевелил ногой.

— Этот живой, — услышал он над собой резкий голос. — Возьмем его, как заложника.

— Не стоит. Давайте лучше пристрелим, господин поручик.

— Очень даже стоит. Любопытно выяснять кое-какие подробности военного порядка.

— Ну, как знаете, Сергеев. А я бы прикончил его на месте.

— Вы, юнкер, просто злы на наше поражение в полку. Но надо спешить. Помогите мне подтащить его к

автомобилю. Кстати, обезоружьте его.

Друй, сквозь прищуренные веки глаз, увидел склоненные над ним два бритых лица. Его раненая рука, с

силой была отброшена в сторону, он застонал.

— Негодяй, бунтовщик! Ты слышишь меня? — гневно крикнул человек в погонах поручика.

— Он без памяти, — высказал предположение другой голос.

— Ну, берем его. Там он у нас заговорит.

Небрежно, как мешок с трухой, его схватили за ноги, за голову и бросили на дно автомобиля.

— Пошел, — крикнул голос поручика.

Мотор завели, и автомобиль рванулся. Корчась от боли и заглатывая стоны стиснутым ртом, матрос

мучительно думал:

“Неужели убит уполномоченный? Так ревком ничего не узнает. Может измениться положение. Подумают,

что мы арестованы и казаки наступают. И вдруг сдадутся юнкерам. Что я наделал?”

Созрело твердое решение, как только будет застава, дать знать о себе криком.

“Погибнешь”, — зло шептал внутренний голос. — “Чорт с ним… все равно пропадать”.

В просвете крыши он увидел верхушки многоэтажных домов и шепнул себе: — “Едем Москвой…

держись, Друй!”

В стороне послышались крики:

— Стой, стрелять будем! — Но автомобиль только убыстрил бег свой. Затихающая трель пулеметной

стрельбы подсказала матросу, что застава осталась позади; он бегло взглянул на тех, в чьей власти находился.

Офицер и юнкер, точно каменные изваяния, уткнувшись в спинки сидений, напряженно смотрели вперед

каким-то застывшим взглядом. В руках у них были зажаты грушевидные французские бомбы и маузеры.

“Все пропало”, — с болью подумал Друй. — “Шофер и уполномоченный ревкома убиты. Товарищи не

узнают. Какой я осел! Врага не следует предупреждать, а нужно прямо бить”.

Но вот автомобиль замедлил бег. Шум мотора затих. Раздался окрик:

— Останавливай.

Машина, вздрогнув, замерла на месте. Матрос, точно на пружинах, вскочил на ноги с криком:

— Товарищи, спасите, — и обмер.

Автомобиль окружила толпа, состоявшая из офицеров и юнкеров. А поручик, арестовавший его, со злой

усмешкой сказал!

— Успокойся, товарищ большевик. Тут ваших нет.

Друй задрожал от бешенства.

— Ну, ну, не злитесь. Вылезайте. Это хорошо, что ты пришел в себя, негодяй, опозоривший славную

форму русского флота. Юнкера, отведите его в комендатуру, помещение для арестованных.