Девятьсот семнадцатый

что за разговоры! Иди, Фролов, не доводи меня до греха. — Нефедов вынул из кобуры револьвер. — Ну!

Но в это время курды снова дали залп уже по ним. Двое упали тут же. Со скалы один за другим

прозвучали еще два залпа. Последний солдат рухнул на снежную землю, катаясь в снегу, крича от боли диким

воплем, точно подвывая бешеному ветру. Остался невредимым один Нефедов.

— Ну, теперь очередь твоя, — сказал он себе вслух. Не спеша отвязал от пояса бомбу и твердым шагом

пошел к скале.

Но в это время позади него, откуда-то издалека, послышался неясный голос:

— Господин взводный! Их благородие кличет до себе…

Взводный остановился, вздохнул, посмотрел на убитых и раненых и так же медленно повернул назад на

голос, по пути вынимая из бомбы капсуль.

*

— Курды… ваше благородие… не сняты

— Брось своих курдов, Нефедов. Эка важность! Задание получили мы — вперед. Через час занять Айран

и двигаться на Эрум. Понял? Артиллерию нужно перебросить вон к той возвышенности, видишь? Господин

полковник приказал от каждой роты выставить по отделению. Выдели штабных вояк и сам; с отделением валяй.

Ступай!

— Слушаю-с.

*

У холодных, окованных льдом горной пушки и зарядного ящика суетилось до ста человек солдат.

Упрямые стальные чудовища никак не давались в руки. По неровной, скалистой почве катить их было нельзя —

оставалось тащить гужом. Но каким путем? Дороги кругом не было. Скользкие, льдистые, запорошенные

снегом горные тропинки были трудно проходимы даже для одного человека.

— Взваливай-ай! На пле-е-ечи! — надрывался голос фельдфебеля Акишина. — Ну, ребята, бери, что ли,

поднимай. Та-а-к. Эй, наваливай, голубчики!

Около двадцати человек ухватились за пушку, тронули ее с места, со всех сторон обвязали канатом и,

крякая от натуги, с трудом потащили ее вверх.

Еще человек двадцать так же опутали веревкой зарядный ящик и поволокли его вслед за пушкой.

— Трогай веселей, ребята! — продолжал надрываться голос фельдфебеля.

Пушка, зарядный ящик и люди, раскачиваясь, двигались в гору. За ними следовали резервные солдаты.

Так они прошли саженей двадцать вверх.

— Ну, что стал? Нава-а-аливай! — крикнул фельдфебель.

— Ай, ой-й-й… — рвал звук его голоса ветер.

Но два передних солдата, тащивших канатом пушку, поскользнувшись на льду, упали под ноги другим.

Взметнулся общий крик: Ах-ух!

Пушка качнулась, блеснула зеленым боком и рухнула всей тяжестью назад, увлекая за собой людей,

топча их своим железным телом. Вот она со страшной силой ударилась о зарядный ящик, разбив его в щепки и

разбросав снаряды. Снаряды, падая с большой высоты вниз, на острия камней, оглушительно взрывались. И

люди, и пушка, и горы льда, скал, куски вдребезги разбитого зарядного ящика рухнули вниз, в обрыв, где

скученно окопалась вторая рота первого батальона. Из людей уцелели немногие.

*

Тучи ушли в светлую высь и растаяли там в огненном зареве. Ветер несколько приутих. Потеплело. Но на

смену холодной, ветреной буре, между двух горных хребтов заметались свинцовые вихри.

Тучи сизого порохового дыма окутали склоны гор. Завывания ветра сменились полетным воем снарядов,

грохотом ударов и взрывом орудийной стрельбы. Звонкое горное эхо на тысячи ладов повторяло каждый

выстрел, каждый взрыв и точно смеялось.

Бах, бах-ба-ба-х!..

Цепи N-ского полка шли в наступление на головокружительную высоту. Им навстречу жужжали

тысячами смертей раскаленные рои пуль. Падали люди, одетые в серые, выбеленные в снегу шинели. Но им на

смену шли новые десятки и сотни. Кое-где нестройно раздалось ура. А там, вверху, у самых границ неба, откуда

падали тысячи свинцовых ливней, как рокот прибоя, слышался тягучий крик: А-а-ала-а! А-а-ала-а!

*

Молодой солдат Айрапет Шахбазов больше всех в отделении горячился и горел жаждой битвы. Он

силился первым добраться к турецким окопам. Его мучила жажда мести и крови.

— А, свиное… ухо, — крикнул он на бегу, — проклятые!.. Буду кровь вашу пить… пока ни один не

останется… Всех убьем. Всех… всех.

Ветер с силой рвал полу его шинели, точно стараясь сорвать ее с плеч. Грохот боя заглушал его голос.

У Айрапета лицо темное, с постоянным темным загаром, небольшой с горбинкой нос был в складках,

горели глаза, узко поставленные, как у птицы.

— У, свиное… ухо! — продолжал кричать он, грозя кулаками вверх.

Ловко прыгая с камня на камень, он не падал, не спотыкался и только изредка задерживался, чтобы

пострелять вверх по турецким окопам.

Ближе всех к Шахбазову бежал солдат, менее ловкий, мешковатый, широкоплечий, по фамилии Хомутов.

Он 6ежал, держа винтовку наперевес, без всякого воодушевления. Его курносое, с редкой льняной бородкой

лицо выражало только внимание.

— Ложись! — командовал взводный.

Заслышав приказ, солдаты припадали на снег, пряча головы и тела за камни и льдины. Шахбазов и

Хомутов рядом припали за скалу. Шахбазов недовольно ворчал, и голос его звучал, как клекот птицы:

— Зачем остановили? Хочу добраться к туркам… Хочу кровь их пить… Чтобы ни один живой не остался.