Девятое Термидора

Дюкро, видимо, не мог удержать восторга, который вызывало у него новое материальное благополучие. Слово "мой" он повторял беспрестанно и с чрезвычайным удовольствием. Но еще чаще и тоже с особенным выражением он произносил слово "потом", plus tard.

- Вы все говорите "потом"? Когда же это "потом"? - спросил его с недоумением Штааль.

Бывший учитель поднял одновременно брови и указательный палец левой руки.

- Когда будет порядок и твердая власть, - произнес он значительно. Добродетельный Робеспьер должен дать нам порядок и твердую власть... А если не он, то другой...

Но тотчас, будто испугавшись своих слов, он подлил Штаалю вина и сказал поспешно:

- Est-il bon, се petit vin! Us s'y connaissaient, les tyrans... [Неплохое винцо! Тираны знали в этом толк... (франц.) ]

Мосье Дюкро, природный оратор, долго говорил о своих делах и о политике и даже, как показалось Штаалю, немного смешивал политику со своими делами, не совсем отделяя нормандское имение от завоеваний революции. Он очень хвалил якобинцев, которые одни за все революционное время сумели проявить энергию и твердость. Правда, есть крайности, встречаются горячие головы... Сам Робеспьер, - он слегка понизил голос, - порою заходит слишком далеко... Напрасно тоже многие так отстаивают всеобщее избирательное право. У бедных людей и без того достаточно забот, - где уж им заниматься политикой, они этого вовсе и не желают. Да, конечно, у якобинцев иногда слышишь крайности. Но зато какая сила, какая железная рука у Робеспьера! Quelle poigne! [Какая хватка! (франц.) ] Вот как надо править народом! Иногда мосье Дюкро переходил на общие принципы и о них также говорил с искренним воодушевлением. Лысина и глаза у него блестели, голос порою дрожал. Он ругал монахов, одобрительно цитировал энциклопедистов; причем об энциклопедистах говорил тем же тоном одобрения, что о своем управляющем. Штааль чувствовал, что мосье Дюкро очень хотел бы побеседовать о женщинах, но не решается перейти к ним от якобинской политики и от энциклопедистов. Молодой человек сам постарался облегчить переход своему учителю, и так ночь прошла в приятной беседе. Игорный дом закрывался поздним утром. Штааль чувствовал, что пьет слишком много. Ему становилось все веселее, но уже хотелось опустить голову на стол и посидеть немного молча, закрыв глаза, разумеется, не спать, Боже упаси!

- А ведь завтра, пожалуй, будет бой, если я правильно оцениваю положение, - сказал он медленно, делая над языком некоторое усилие, чтобы он не отнес сказуемое куда-либо в сторону от подлежащего.

- Завтра? Ты хочешь сказать: сегодня, - ответил Дюкро, вынимая дорогие золотые часы, которые он носил на простом шнурке красного шелка. - Работы Бреге, - пояснил он, открывая крышку часов и показывая Штаалю штемпель. Мой поставщик Абрагам Бреге... Однако половина седьмого. Надо сейчас идти, а то не попадем на заседание... Garc... Citoyen, I'addition! [Гарс... Гражданин, счет! (франц.) ] - закричал он.

Счет уже был заготовлен и своим размером превзошел ожидания Дюкро, который бессильно развел руками и беспрекословно расплатился, взяв со Штааля половину.

- Ты говоришь: бой. Ну что ж, бой так бой, - пробормотал он, собирая сдачу. - Нужно же наконец создать твердую власть, обеспечить собственность и принципы... Va pour la bataille. It faut en finir... [Иди в бой. Надо кончать... (франц.) ] Погоди! - вскрикнул он (Штааль испуганно оглянулся), - я по ошибке обсчитал тебя: ты заплатил лишних пять ливров. Вот они, возьми.

Он кивнул небрежно гарсону, сказал "a bientot" ["До скорого" (франц.) ] распорядителю и почтительно поклонился банкиру. Они спустились вниз. Мрачный санкюлот, спавший на табурете, мгновенно проснулся, выпустил их и снова тотчас заснул.

После свечей игорного дома яркий свет утреннего солнца сразу ослепил и утомил глаза Штааля. Свежесть сада, роса, раннее утро, которого он давно не видел, произвели на молодого человека неожиданное действие: вдруг сказались с большой силой усталость, обилие впечатлений, бессонная ночь и особенно вино. Штаалю мучительно захотелось спать.

- А не пойти ли по домам? - нерешительно спросил он, с трудом составляя даже эту несложную фразу.

- Да что ты? - возразил с удивлением Дюкро, который, напротив, посвежел на воздухе. - В такой день! Никогда!