Она вошла хорошо: так, как демоническим женщинам полагается приходить на свиданье. В передней, куда был проведен колокольчик, послышались три звонка, один громкий и довольно протяжный, два других — после небольшого перерыва — краткие, злые и зловещие. Этот условный сигнал придумала для их встреч она сама. Штааль быстро сбежал вниз по винтовой лестнице и отпер входную дверь. Шнурок колокольчика еще вздрагивал от резкого звонка. Как только Маргарита Кольб переступила порог, молодой человек порывисто схватил ее за руку обеими руками и горячо произнес:
— Вы! Наконец! Как я счастлив!
Здесь он подумал, что уже раза три или четыре встречал Маргариту Кольб именно этими словами, — нужно придумать что-нибудь новое. Первую фразу Штааль обыкновенно приготовлял для разговора заблаговременно. Маргарита Кольб поднесла ему руку к губам. Рука у нее была колодная и мокрая. «Зачем она без перчаток?» — подумал Штааль, целуя. Гостья смотрела на него в упор, молча и без улыбки, с таким видом, точно хотела сказать что-то очень важное и даже роковое, но не решалась; Штааль знал, что ей не нужно ничего ему сказать; это просто была ее обычная манера. Они пошли наверх. Посредине лестницы Штааль счел долгом вежливости остановиться и обнять Маргариту Кольб. Она слегка его оттолкнула, затем взяла его голову обеими руками и прижала лоб к своим губам, не целуя и не отпуская. Штаалю было неудобно и смешно стоять в этой позе на узкой лестнице, и он пожалел о том, что преждевременно обнял свою даму. «Хорошо было бы теперь поднять ее и отнести на руках в гостиную», — подумал он, но тотчас отказался от этого проекта: в Маргарите Кольб было не менее четырех с половиной пудов веса. Молодой человек ограничился тем, что, освободив лоб, страстно припал к руке своей гостьи и несколько раз повторил:
— Как я счастлив! Боже, как я счастлив!
Она вырвала руку, вдруг захохотала и побежала наверх. Штааль последовал за ней. При этом, пользуясь полутьмой, он поспешно вынул носовой платок и вытер неприятный мокрый след ее губ на лбу. Ему удалось спрятать платок в карман прежде, чем Маргарита Кольб вновь к нему повернулась.
«Теперь, значит, этак часов на пятнадцать? — с тоской спросил он себя. — Как она ненатурально смеется!.. Ничего, кажется, не было смешного. Зачем ломается?..»
В гостиной он засуетился у стола, усаживая гостью и сразу начиная угощать ее. Маргарита Кольб окинула взором закуску.
— Я буду ужинать. Я проголодалась, — сказала она трагически и принялась есть. Ела она жадно и много. Штааль потягивал из рюмки ratafia de truffes и думал, что эта женщина смертельно ему надоела.
«Хорошо было бы, если б она
— В Периге охотники дрессируют свиней, чтобы те отыскивали трюфели, — сказала чрезвычайно значительным тоном Маргарита Кольб, отрываясь от пирога. — Больше всего любят трюфели гурманы и свиньи.
— Возьмите еще, — умоляюще предложил Штааль.
Маргарита Кольб разочарованно улыбнулась и отодвинула тарелку.
— Налейте мне вина. Много, — сказала она.
— Какие новости? Что процесс? — спросил, Штааль, наливая вина гостье.
Он имел в виду дело жирондистов, которое шло в Революционном Трибунале.
Маргарита Кольб быстро провела суставом указательного пальца ниже подбородка.
— Завтра… Все, — сказала она.
— Разве приговор вынесен? — вскрикнул Штааль.
Гостья внимательно на него посмотрела.
— Его выносят сейчас, — ответила она нехотя.
«Почем же она знает, каков
«Кому служит эта женщина?» — в сотый раз спросил себя Штааль.
В первый раз в жизни он столкнулся вплотную с тайной чужой души.
— Мы завтра пойдем на площадь Революции, — сказала Маргарита Кольб.
«Завтра! Так и есть, будет сидеть у меня всю ночь и половину дня…»
Он угрюмо кивнул головой.
— Почему вы думаете, что их приговорят к смерти? — спросил он, не глядя на гостью. — Верньо еще не говорил. Его ораторский гений может спасти их.
— Революционное правительство не шутит с врагами, — ответила кратко Маргарита Кольб.
«Допустим. Но каким образом ей известно, что приговор будет вынесен сегодня?»
— Кроме того, как вы знаете, у меня есть разные источники осведомления, — загадочно добавила она, помолчав.
— Вы ошибаетесь, я о ваших источниках осведомления ничего не знаю, — с живостью сказал Штааль.
— И не надо.
— Позвольте мне быть другого мнения…