Девятный Спас

– И Немецкую слободу пожечь, чтоб ни один немец с Кукуя не ушёл!

Фрол отрезал:

– Нет, своевольства не попущу. Бить только тех, на кого укажу, не то от Москвы головешки останутся. Иноземцы тож не все одинакие, есть такие, кто нашему делу радетель. Их трогать не будем.

Снова заговорил Шкура, самый из всех рассудительный.

– Ну хорошо. При князе Хованском-Тараруе мы тоже вот так Москву под стрелецкую власть брали. А толку из того не вышло. Пожируем месяц, два. Вина попьем, волей натешимся. А потом нагрянет царь Пётр с солдатскими полками и будет, как десять лет назад…

– Какой он царь! – перебил Фрол. – Пётр за морем сгинул, все знают. Упился до смерти. Заместо него Лефорт немца некого привёз. Доподлинно известно, и свидетели тому есть. Пётр-то тоже чертяка был, но хоть помазанник, этот же вовсе – бес. Не законный он государь, а вроде Лжедмитрия, которым наши прадеды из пушки пальнули.

– Может, оно и так, – сказал кто-то раздумчиво. – А только вовсе без царя нельзя. Одуреет народ, с ума сойдет.

Некоторые согласились, другие заспорили. Но у Фрола был приготовлен ответ.

– Почему без царя? Будет царь. Законный, несомненный. За море не езживал, у всех на глазах возрос. Алексей царевич. Верные люди сказывали: Пётр оттого сына под замком в Преображенском дворце держит, что Алексей тоже сумневается – верно ль чёрт долговязый ему отец?

Опять встрял Шкура:

– Видал я цесаревича. Хлипок. Сдюжит ли? Вот была бы Софья жива. Эх, не ценили мы царевну-матушку, Кабы в сто девяносто седьмом крепко за неё стояли против Нарышкиных, не было б нам теперь лиха.

С этим никто спорить на стал. Донеслись тяжкие вздохи. Кто-то из десятников сказал:

– Нет, Петра, хоть и бес, а все одно природный царь. Я его под крепостью Орешком вот как тебя видел, а допрежь того, давно ещё, в Кремле. Никакой он не немец.

Некоторых охватили сомнения.

– А коли так, как же идти против законного государя? От Бога противно! – заявил Шкура.

Фрол ему:

– Примеры есть. В Англицкой земле за воровство супротив обчества ихнему царю голову срубили, и ништо, стоит Англия крепче прежнего. Если царь не подменной, то это еще хуже. Продал он душу Сатане и тем замарал своё помазанство!

Все заспорили разом, тщась перекричать друг друга, и теперь даже басистый Фрол не мог их унять. Указ ли нам Англия иль не указ, возможно ли царю перед Богом замарать помазание, а коли возможно, то казнить ли такого царя смертью или нет, и прочее, и прочее.

– Ох, Русь-матушка, – шептал, слушая, Попов. – На такое дело замахнулись, а без языков чесания обойтись не могут.

Конец спору положил кто-то, воззвавший:

– Невмоготу мне, православные! Осьмой час сидим. Помочиться бы.

И пошло новое препиранье – допустимый грех мочиться с Божьей колокольни или недопустимый.

– Идите уже себе, поговорили. – Фрол перекрыл всех своим голосищем. – Потерпи малость, Конон. Сейчас во дворе стенку ополоснёшь.

Все загоготали.

– Напоследок, господа десятники, скажу вам вот что. Домой к себе не возвращайтесь. Тихо! – цыкнул предводитель на зароптавших. – Не в лапту играемся! Я вас зачем на каланче этой собрал? Для обережения, чтоб слухачи из Преображёнки не сведали.

Алёша толкнул Никитина в бок и подмигнул.

– И так уж по Москве о нас шепчут… – Фрол внушительно покашлял. – Спрячьтесь всяк в надёжном месте, где вас никто не сыщет. Ныне каждый ко мне подойдите, да на ухо, тихонько скажите, кто куда засядет. Если что, человека пришлю. А ещё выберите из своего десятка одного-двух связных для сообщения. Тут не только в наших головах дело. Сгинем от беспеки – кто Русь от бесовской напасти спасёт?

Наступила тишина. Сверху ничего не доносилось, кроме шарканья да топтания.

– С каждым шушукается, – недовольно заворочался Попов. – Осторожный, собака. Ну ничего. Десятники уйдут – возьмём, его. Сам расскажет, куда они попрятались. Прощаются! В колокол!

Залезли в укрытие и сидели там долго, не менее получаса. Заговорщики расставались так же неторопливо, как беседовали. Лишь один вниз по лесенке спустился споро – наверное, Конон, которому приспичило. До низу не дотерпел-таки, стал поливать с края колокольной площадки, не забыв, однако, пробормотать: «Прости, Господи».

Затем потянулись остальные, по одному, по двое – иначе по узкой лестнице было никак.

– Третий с четвертым… Пятый… Шестой с седьмым… – считал Алёша.

Хотя стрельцы проходили совсем близко, в перевёрнутую чашу колокола долетали лишь обрывки разговоров.

– …Да-а, не узнать Фрола-то. В шапке бархатной хаживал, орёл-орлом, а ныне…

– …Хорошо тебе, а у меня жёнка, сам знашь, строгая. Как это я домой ночевать не приду? Она на всю слободу вой подымет…

Услышалось и важное, что ранее ветер съел:

– Неделя, говорит. А то и ране. Как порох в мину заложат, так и можно.

– Где, он сказал, бочки-то?

А ответ подслушать уже не удалось. Алексей с досады даже зубами скрипнул.

– Ничто, ничто… Фролка скажет, – успокоил он сам себя.

Наконец сыщики вылезли из колокола, встали по обе стороны приставной лестницы. Попов показал: я его за правую ногу, ты за левую.