Девятный Спас

Насупился Илья, о чём-то задумался. Глядя на его озабоченное лицо, Василиса усовестилась своих глупых бабьих страданий. В чём именно состоит нынешнее радение Автонома Львовича и его помощников, она в точности не ведала, знала лишь, что дело это опасное и для отечества сугубое.

– Ты откуда и куда, Илюшенька?

– У князя-кесаря на подворье был, с дядей твоим, – неохотно ответил он.

– А чем у тебя повозка гружена?

Княжна посмотрела из окна на его маленькую тележку, в которой что-то посверкивало красноватым металлическим блеском. Щит не щит, пластина не пластина.

– Так…

Ей стало тревожно – уже не за Петрушу, а за этого угрюмого бородача, роднее которого во всей её сиротской жизни, пожалуй, никого и не было. Рядом с Ильшей она себя по-прежнему чувствовала маленькой Василиской, надёжно и покойно, десятилетняя разлука ничего тут не изменила.

– Ты почему на меня так смотришь? – с беспокойством сказала княжна. – Будто навек прощаешься!

Он покраснел, опустил голову.

– Что ж, угадала ты… Я не только из-за ключа… Попрощаться пришёл. Хотел на тебя в последний раз посмотреть…

– Как в последний! – вскричала она в ужасе. – Не говори так! Неужто дядя с князь-кесарем тебя на гибель посылают?! Не ходи! Пропади они пропадом со своим государством! Не пущу!

– Да ну, какая гибель… – Слова давались Илье ещё трудней обычного. – Это-то ладно, дело пустяшное… Не нужен я тебе больше, Василисушка. Я ведь все эти годы близко был, хоть тебе и невдомёк. А ныне ты выросла умная, сильная. – Он мрачно закончил. – Тово-етова, хватает у тебя и других защитников. Так что прощай…

– Уф, напугал ты меня. – Она держалась за сердце, а губы уже улыбались. – Как бы не так, Илюша. Никуда я тебя не отпущу. Ишь чего удумал! Ты мой, на всю жизнь.

Рассмеявшись, она выдернула из причёски длинную булавку.

– Ты будешь мой верный рыцарь, как у европейских дев. Поди-ка ко мне, я тебя булавкой пришпилю, чтоб вовек от меня не отстал. И заговор волшебный скажу.

Он хмуро пробасил:

– Я не лыцарь, я мужик.

– Ты богатырь, а богатыри – первейшие из рыцарей.

Приподнялась она на цыпочки, одной рукой обняла его за шею, другой воткнула сзади в ворот булавку, шепча старинный приворот:

– Мышка в щёлку, нитка в иголку, колесо в колею, а моя душа в твою. Не отшейся, не отклейся, не отсейся – ты от меня, а я от тебя.

Обхватила богатырские плечи, насколько хватило рук, и прижалась щекой к его груди. Ни с кем на свете не было ей так ясно и просто, как с Ильёй. Пожалуй, ему одному и можно было пожаловаться на то, что больше всего мучило.

– Ах, Илюша, отчего я не как прочие девы? Заколдовали меня в младенчестве, что ли? Уснуть бы снова, как тогда, и боле не просыпаться, пока чары не спадут… Только кто меня расколдует, когда я сама расколдовываться не желаю?

Она заплакала, а он её осторожно погладил по затылку жёсткой ручищей.

Ничего она вроде бы не рассказала, а он ничего утешительного не ответил, но стало Василисе легче.

* * *

Зато Илье сделалось ещё тяжелей, чем прежде. Он жестоко корил себя: это-де были не такие объятья, а как сестра старшего брата обнимает. Удумал тоже! Возмечтал медведь косолапый о Царевне Лебеди. А вдруг она почувствовала, как он весь задрожал? Тогда со срама хоть в петлю. Очень просто могла догадаться. Она ведь умная. Если уж другие исчислили…

Вчера было у Ильши страшное потрясение, после которого он и порешил с Василисой навсегда расстаться.

Когда остался с нею вдвоём в горнице, а Лёшка вывел Митьшу для уединённого разговора, через малое время отправился за ними и он – якобы позвать Дмитрия, на самом же деле постыдно сбежал от Василисиных укоров. Да и попал из огня в полымя.

Друзья громко бранились в соседней комнате, каждое слово было слышно. Попов упрекал:

– Сам говорил, что не станешь мешаться, потому что я раньше доспел, а сам с ней за ручку сидишь! Нечестно! Так ли товарищи поступают?

А Никитин ему:

– Ты раньше? Как бы не так! Я Василису Матвеевну десять лет знаю! Это ты отступиться должен!

– Десять лет? Ха-ха! С ее девяти годков? Не бреши!

– Что бы ты понимал… Тут судьба! А ты под ногами путаешься, хвост распустил. Петух ты цесарский, а не кавалер!

Это ещё бы ладно, но дальше разговор повернул так, что Илью кинуло в пот.

– Хороши мы приятели-товарищи, – горько посетовал Алёшка. – Того и гляди, все трое друг на дружку накинемся.

– Почему трое? Илья-то здесь при чём?

– Как при чём? Слепой ты, что ли? Неужто не видишь, каким телятей он на Василису смотрит? А излечился он чудодейно, по-твоему, отчего? Ничего никогда не боялся, а увидел её в опасности – разом с перепугу ноги ожили. Нет, брат, причисляй к нашему полку и друга Илейку.

«Друг Илейка» схватился за сердце. Постыдная его тайна, с которой он прожил столько лет, раскрыта! Митька, тоже хорош, помолчав, еще и добавил сраму:

– А знаешь, Лёша, не он к нашему полку прибыл. Это мы в его полк приписались. Я теперь вспоминаю, что Илья и десять лет назад на Василису такими же точно глазами смотрел…

От подобных разговоров попятился Илья в обратную сторону. Вот какой стыд с ним вчера приключился…