Девятный Спас

Этот ответ, показавшийся Дмитрию странным, Зеркалова тем не менее удовлетворил. Он крикнул за дверь, чтоб позвали сержанта, и продолжил своё начальственное напутствие:

– Помочь отечеству и своему товарищу вы можете вот как. Ты, Микитенко, как я понимаю, Фролку глазами не видел, но голос его слышал. Слыхал ты и прочих заговорщиков. Это, конечно, немного, но лучше, чем ничего. Идите по стрелецким слободам, слушайте, ищите. Вражеский заговор можно с двух сторон раскрыть. Попов с головы попробует, а вы попытайтесь с хвоста. Я думаю, гвардии прапорщик вас в помощники не за одни бороды взял? Вот и старайтесь… Вижу, что на узде вас водить не нужно, ребята вы самостоятельные, – продолжал начальник, слегка усмехаясь. – А толковы ли, поглядим. Вот вам полезная вещица для вспоможения. – Он вынул из выдвижного ящика короткую медную трубочку вроде напёрстка, с одного конца сплюснутую. – Это чрезвычайная свистулька, германской работы. Пищит тонко, однако слыхать версты за полторы. Если что – дуйте. Не долее, чем в пять минут, прискачет подмога, летучий отряд.

Илья с любопытством рассмотрел чужеземное изобретение. Хотел дунуть на пробу, но Зеркалов погрозил ему пальцем: не смей.

– Всё, бородачи, ступайте. Без вас забот много. Ныне уже поздно, заночуйте в караульне. А утром беритесь за дело.

Дмитрий вышел первым, а Илье начальник велел задержаться. Указал на скамью:

– Посиди-ка тут.

И уткнулся в бумаги. Илья стал ждать, что будет дальше.

Через малое время в дверь постучали. Вошёл Журавлёв – узкий, нескладный – ступая длинными, будто ходули, ногами в ботфортах. Встал перед столом.

– Знаешь сего молодца? – спросил его гехаймрат.

– Знаю, – коротко ответил сержант своим скрипучим голосишкой, с удивлением глядя на мастера, который – вот диво – стоял на собственных ногах.

– Ну ладно… Скажешь в канцелярии, чтоб твоего знакомца в приказной реестр вписали. На какое жалованье, укажу после, смотря по радению.

Начальник остался в кабинете, сержант же повёл Илью в соседнее помещение, здесь же, в ордонансгаузе. По дороге меж ними приключился короткий разговор, постороннему уху нисколько не понятный.

– Смотри у меня, Илейка, – свистящим шёпотом пригрозил Журавлёв. – Про мои с тобой дела никому ни болтай, иначе пожалеешь. Ты тут про меня порасспрашивай, узнаешь, что со мной ссориться не надо.

Ильша ему в ответ спокойно:

– Попусту ссориться, Яшка, никому ни с кем не надо. Много ль я с тебя за работу денег брал? То-то. Пожалел тебя, потому что ты калека, и я калека… Что крепленья-то, держат? Ну-тко, дай погляжу…

Он присел на корточки, отогнул книзу раструбы журавлёвских ботфорт, задрал полы кафтана.

Там, где полагалось находиться коленям, у сержанта были ступни – неестественно маленькие, прочно утопленные в кожаных гнёздах невиданной конструкции.

– Подвигай-ка… Вроде неплохо. Верхом научился ездить?

– Плохо. Придумал бы что-нибудь вместо шпор.

– Ладно, тово-етова, посмотрим… Тьфу, ну и дух от тебя! Поди, отродясь в бане не был. – За поворотом коридора раздались шаги. Оттолкнув мастера, Журавлёв поправил сапоги и кафтан.

– У нас мало кто про меня прежнего знает, только старые. Я их добром попросил – молчат, – быстро шепнул инвалид. – И ты меня не выдавай.

Поскольку уже не грозился, а человечно просил, Илья ему ответил попросту:

– Не скажу.

* * *

Назавтра чуть свет, вооружённые Преображенской свистулькой, а более ничем, Дмитрий с Ильёй отправились пособлять товарищу.

С чего начать, ни тот, ни другой не знали. Сыщицкое дело, как известно, криво да извилисто, а люди они были прямые, бесхитростные.

Сели на бережку реки Яузы, стали думать. Ночь они спали мало – не от жесткости казённых лавок, а от разбережённых чувств. Поговорить возможности не было, потому что здесь же ночевали всякие-разные шпиги с ярыгами, у кого ночная смена. Рожи у этого люда были такие, что не пооткровенничаешь.

Даже и не будь рядом преображенцев, вряд ли старые друзья стали бы пускаться в душеизлияния. Ибо думы у обоих были сокровенные, всё время сами собой сворачивавшие к одному и тому же предмету (если лучшую на свете особу можно обозвать этим низменным словом). Говорить о нём – то есть о ней – вслух было невообразимо.

Вот и теперь товарищи помалкивали, вздыхали, да смотрели на текучую воду, которая ничего путного подсказать не умела.

– Тово-етова, звонаря бы сыскать, – неуверенно сказал Илья. – Которого ты давеча отпустил. Может, указал бы, где десятников искать…

– Что толку-то?

– Не скажет?

– Прикинусь своим – наверно, скажет. – Никитин мрачно жевал травинку. – А только совестно к человеку в доверие влезть да обмануть.

Илья закряхтел.

– Оно конечно… Но и Лёшку-блошку жалко. Пропадёт он с этими иродами.

– Жалко…

Спор, впрочем, был сослагательный, ибо звонаря давно след простыл. Ноги у парня были молодые, а Русь широкая. Поди-ка сыщи. Время уходило, солнце поднималось всё выше.

Поняв, что от Митьши озарения не дождешься, Илья заставил себя отнестись к задачке, будто это некий механизмус, сиречь замысловатое устройство, который нужно разобрать и снова собрать, чтобы понять его работу.