Три оленя одновременно вскинули головы, не понимая, откуда грозит опасность. Не успел Питер подумать, заметил ли отец, что он струсил — или просто решил, что Питер не умеет стрелять, — как прозвучал второй выстрел из оружия отца. Самки бросились прочь, а олень упал замертво.
Питер стоял над оленем и смотрел, как из его сердца выплескивается кровь.
— Я не хотел лишать тебя возможности выстрелить, — говорил отец, — но если бы ты начал перезаряжать, они бы услышали и убежали.
— Ничего, — сказал Питер. Он не мог отвести глаз от оленя. — Все нормально.
А потом его вырвало прямо в кусты.
Он слышал, как отец делает что-то за его спиной, но не оборачивался. Вместо этого Питер смотрел на снег, который начал таять. Он услышал, как подошел отец. Питер чувствовал запах крови на его руках и разочарование.
Отец похлопал Питера по плечу.
— В другой раз, — вздохнул он.
Долорес Китинг перевелась в эту школу в январе этого года.
Она была одной из тех ребят, которые появляются незамеченными, — не слишком красивая, не слишком умная, не срывает уроки. Она сидела перед Питером на уроках французского языка, и ее хвостик прыгал вверх-вниз, пока она спрягала глаголы вслух.
Однажды, когда Питер изо всех старался не уснуть, слушая, как мадам учительница объясняла спряжение глагола «avoir», он заметил, что Долорес села в чернильное пятно. Ему это показалось довольно смешным, особенно если учесть, что она была в белых брюках, и вдруг он понял, что это вовсе не чернила.
— У Долорес месячные! — выкрикнул он от неожиданности. Он вырос в семье мужчин — не считая мамы, конечно, — и менструация была для него одной из великих женских тайн, вроде тех, как они умудряются накрасить ресницы, не выколов глаз, или застегнуть лифчик за спиной.
Все в классе повернулись, а лицо Долорес стало таким же красным, как и ее брюки. Учительница быстренько вывела ее в коридор и направила к медсестре. На сиденье перед Питером была небольшая лужица крови. Учительница позвала уборщицу, но к этому времени класс вышел из-под контроля — шепот нарастал, как лесной пожар, обсуждали, сколько там крови и что Долорес теперь одна из девочек, о которых известно, что у них уже есть месячные.
— У Китинг течка, — сказал Питер сидящему рядом мальчику, и у того зажглись глаза.
— У Китинг течка, — повторил мальчик, и слова покатились по классу. «У Китинг течка. У Китинг течка».
Через класс Питер поймал взгляд Джози, которая в последнее время начала краситься. Она повторяла вместе со всеми.
То, что он принадлежал к большинству, подействовало на Питера, как гелий: он ощутил такую легкость внутри. Это он все начал. Вычеркнув Долорес, он стал частью круга.
В тот день за обедом он сидел в столовой вместе с Джози, когда к ним подошли Дрю Джирард и Мэтт Ройстон со своими подносами.
— Мы слышали, что ты видел, как все случилось, — сказал Дрю, и они присели рядом, чтобы Питер рассказал им все подробности. Он начал приукрашивать рассказ — чайная ложка крови превратилась в стакан, пятнышко на белых брюках выросло из скромных размеров в пятно невероятной величины. Они подзывали своих друзей, некоторые из них играли в Питером в футбольной команде, но ни разу не заговорили с ним за целый год.
— Расскажи им тоже. Вот это весело, — сказал Мэтт и улыбнулся Питеру, словно Питер был одним из них.
Долорес не пришла в школу. Питер знал, что неважно, сколько она пропустит — месяц или больше, — память шестиклассников была железной, и до окончания школы Долорес всегда будут вспоминать как девчонку, у которой на французском начались месячные и которая залила кровью весь стул.
В то утро, когда Долорес вернулась, не успела она выйти из школьного автобуса, как ее тут же зажали в угол Дрю и Мэтт.
— Как для женщины, — сказали они, громко выговаривая слова, — у тебя плоская грудь.
Она оттолкнула их, и до урока французского Питер ее не видел.
У кого-то — он не знал точно у кого — появился план. Учительница французского всегда опаздывала, потому что добиралась из противоположного конца города. Поэтому до звонка каждый подходил к парте Долорес и отдавал ей тампон из упаковки, которую Кортни Игнатио стащила у своей мамы.
Первым был Дрю. Он положил тампон на парту и сказал:
— Кажется, это ты обронила.
На парте было уже шесть тампонов, а звонок все еще не звенел и учительницы не было. Питер подошел, зажав в кулаке цилиндрик и был готов его уронить, когда заметил, что Долорес плачет.
Она плакала тихо, даже нельзя было сразу понять. Но когда Питер протянул руку с тампоном, он вдруг понял, что именно так выглядит со стороны, когда сам становится объектом насмешек.
Питер раздавил тампон в кулаке.
— Перестаньте, — тихо сказал он и обернулся к оставшимся троим ученикам, ожидавшим своей очереди поиздеваться над Долорес — Хватит уже.
— В чем дело, гомик? — спросил Дрю.
— Это уже не смешно.
Наверное, это не было смешно с самого начала. Просто, достаточно было того, что смеются не над ним.
Мальчик, стоявший за ним, оттолкнул Питера и бросил тампон так, что тот, отскочив от головы Долорес, закатился под стул Питера. Следующей была Джози.