Девятнадцать минут

— Как вы посмели, — сказала она. — Это моя пациентка.

— Ну, она поступила сегодня по «скорой» и стала моей, — возразил доктор.

Лейси посмотрела на Кэлли и вышла в коридор. Кэлли не станет лучше, если они начнут пререкаться у нее на глазах.

— Она жаловалась, что у нее уже два дня промокает нижнее белье. Осмотр подтвердил преждевременный разрыв плодного пузыря, — сказал врач. — Температуры нет, сердцебиение плода прослушивается. Стимуляция родовой деятельности вполне оправдана. К тому же она подписала, что согласна.

— Возможно, это и оправданно, но нежелательно. Она умственно отсталая. Она не понимает, что с ней сейчас происходит, она напугана. И уж точно она не способна дать сознательное согласие, — Лейси развернулась на каблуках. — Я вызываю психиатра.

— Черта с два, — сказал врач, хватая ее за локоть.

— Отпустите меня!

Они еще минут пять кричали друг на друга, пока не пришел психиатр. Парень, стоящий перед Лейси, выглядел не старше Джойи.

— Это несерьезно, — сказал врач, и Лейси впервые с ним согласилась.

Они оба последовали за психиатром в палату Кэлли. К этому времени девушка свернулась калачиком вокруг своего живота и плакала.

— Ей нужна эпидуральная анестезия, — пробормотала Лежи.

— Это небезопасно при раскрытии в два сантиметра, — возразил доктор.

— Мне все равно. Ей это необходимо.

— Кэлли? — позвал психиатр, приседая перед ней на корточки. — Ты знаешь, что такое кесарево сечение?

— Да, — прохрипела Кэлли.

Психиатр встал.

— Она способна дать согласие на операцию, если нет постановления суда об обратном.

У Лейси отвисла челюсть.

— Это все?

— Меня ждут еще шесть пациентов, — разозлился психиатр. — Извините, что разочаровал вас.

Лейси прокричала ему вслед:

— Это не меня вы разочаровали!

Она упала на колени рядом с Кэлли и сжала ее руку.

— Все хорошо. Я о тебе позабочусь.

Она послала молитву тому, кто может пробить камень, из которого сделаны сердца мужчин, а потом подняла лицо к доктору.

— Правило первое: не навреди, — тихо сказала она.

Доктор сжал переносицу двумя пальцами.

— Я сделаю ей эпидуральную анестезию, — вздохнул он, и только тогда Лейси поняла, что все это время сидела не дыша.

Меньше всего Джози хотелось идти в ресторан со своей мамой и в течение трех часов наблюдать, как метрдотель, повара и остальные посетители лижут ей задницу. В конце концов, это был день рождения Джози, поэтому она не понимала, почему не может просто заказать еду из китайского ресторана и посидеть перед телевизором. Но мама настаивала на том, что дома это не праздник, поэтому сейчас она тащилась за мамой, словно фрейлина за королевой.

И считала. «Рады вас видеть, Ваша честь» — четыре раза, «Да, Ваша честь» — три раза, «Какая честь для нас, Ваша честь» — два раза, и один раз «Для вас у нас есть лучший столик, Ваша честь». Джози когда-то читала в журнале о знаменитостях, которые получали обувь и сумочки в подарок от производителей, а еще билеты на бродвейские премьеры и бейсбольные матчи. Судя по всему, ее мама была знаменитостью Стерлинга.

— Не могу поверить, — сказала мама, — что у меня двенадцатилетняя дочь.

— А теперь моя реплика? Я должна восхититься твоей уникальностью?

Мама рассмеялась.

— Было бы неплохо.

— Через три с половиной года я смогу водить машину, — отметила Джози.

Мама уронила вилку, и та звякнула, упав на тарелку.

— Спасибо, что напомнила.

К столику подошел официант.

— Ваша честь, — сказал он, ставя перед мамой Джози блюдо с красной икрой, — с наилучшими пожеланиями от нашего шефа.

— Фу, какая гадость. Рыбьи яйца.

— Джози! — Мама натянуто улыбнулась официанту. — Передайте шеф-повару мою благодарность.

Ковыряясь в тарелке, Джози чувствовала на себе мамин взгляд.

— Что? — с вызовом спросила она.

— Просто ты ведешь себя как плохо воспитанный ребенок, вот и все.

— Почему? Потому что я не люблю, когда мне под нос суют рыбьи эмбрионы? Ты тоже их не ешь. Я, по крайней мере, веду себя честно.

— А я веду себя вежливо. Разве ты не понимаешь, что официант теперь расскажет шеф-повару, что у судьи невоспитанная дочь?

— Мне все равно.

— А мне — нет. Все твои действия отражаются на мне. А я должна защищать свою репутацию.

— Какую репутацию? Репутацию подлизы?

— Репутацию человека, которого не в чем упрекнуть ни в зале суда, ни за его пределами.

Джози склонила голову набок.

— А если я сделала что-нибудь плохое?

— Плохое? Насколько плохое?

— Ну, например, курила травку, — сказала Джози.

Мама замерла.

— Ты мне хочешь о чем-то рассказать, Джози?

— О Господи, мама. Я не курю травку. Это предположение.

— Понимаешь, ты сейчас перешла в среднюю школу и будешь общаться с ребятами, которые занимаются опасными вещами — или просто глупыми. Но я надеюсь, что ты будешь…

— …достаточно сильной, чтобы не поддаться этому влиянию, — закончила Джози ей в унисон. — Да. Я поняла. Ну а вдруг, мама? Если ты однажды придешь домой и увидишь, что я сижу на диване, глядя в одну точку. Ты меня сдашь?

— В смысле «сдам»?

— Вызовешь полицию. Отдашь им мой запас травки, — ухмыльнулась Джози.

— Нет, — ответила мама. — Я бы не заявила на тебя.