Девятая жизнь

Он пел одну из моих любимых песен о том, как молодой паренек шел лунной ночью и забрел к озеру, где купалась прекрасная дева, которая убежала, как только увидела его. Как он влюбился и искал ее повсюду, тоскуя и желая назвать ее своей. Как нашел ее и как они тайно встречались у того самого озера, и он думал, что тоже полюбился ей. Тогда он пришел в ее дом свататься, но она его прогнала, сказав, что отдана другому. Он страдал и тосковал по ней, сидя у озера, но не видя ни красоты звездного неба, ни нежности лунной дорожки, что струилась по глади озера. Тогда он решил, что жизнь ему не мила и прыгнул в озеро, что поглотило его навсегда.

Печальная история, которая цепляла душу. И я наслаждалась ее исполнением. Голос певца передавал все эмоции, что переживал главный герой этой трагедии, и, если бы могла, я бы заплакала. Мужчина за столом прекратил петь и поднял на меня взгляд, заглянув в глаза. И вдруг подмигнул мне:

– Не расстраивайся, Синеглазка. Это ведь всего лишь сказка. Таких дураков еще поискать надо. Не каждый топиться пойдет после первой неудачи. Я бы на его месте еще раз наведался к этой барышне, спросил бы, чего это ей в голову надуло? Ходила на свиданки, значит, нравился, с чего бы это вдруг передумала? А если понадобилось бы, то и умыкнул ее, но не отдал другому. За счастье нужно бороться, Синеглазка, само в руки плывет только сама знаешь, что. А любимых нужно беречь и держаться за них, раз уж такое счастье выпало, – он как-то грустно вздохнул. – Жаль, мне уже не найти ту, за которую мне бы хотелось побороться. Я ведь так и не любил никогда, Синеглазка. Да, были барышни разного толка, но так, несерьезно, а вот чтобы сердце исходило тоской и предвкушением – такого не было. Да и когда мне было? Всю молодость провел в военных лагерях да походах. А теперь, сама видишь. Кому я нужен такой? Да ни одна девушка на меня не посмотрит, а если и посмотрит, то тут же и убежит.

В его глазах светилась тоска по несбыточному, тому, чего он никогда не почувствует. А я замерла, глядя в эти серебристые глаза. Как же я его понимала! Но зачем? Зачем он об этом сказал? Я ведь даже уже забыла про это и не думала. Не думала, что я сама тоже никогда не испытаю эти чувства. Не смогу понять, как это, когда тебя оберегает такой мужчина. Не смогу увидеть ни в чьих глазах любовь, подаренную мне. И сама не смогу никому отдать свое сердце, которое жаждет любви. Стало так горько на душе. Обидно и за него, и за себя. Возможно, я и заслужила это, но неужели он тоже заслужил? А если и да, то неужели для него не найдется прощения в этом мире? Я прикрыла глаза, скрывая в них боль, и отвернулась. Какая теперь разница?

– Синеглазка, – негромко позвал он. – Не грусти. Ведь теперь есть мы друг у друга. Лучше посмотри, что у меня получилось. И иди, принимай подарок.

Подарок? Мне? Я аж подскочила на месте. Это он мне, значит, делал подарок? Стало так тепло на душе! Интересно, что там? И я повернулась, угодив прямо в его руки. Он аккуратно взял меня на руки и показал мне широкую корзинку, в которой лежала перинка, набитая куриным пухом и застеленная сверху мягким кроличьим мехом.

– Давай примерим, – сказал он и очень бережно опустил меня в корзинку. – Ну как? Тебе нравится? Я положил тебе в перинку ароматных травок, чтобы сладко спалось.

А я таяла. Таяла от ощущения заботы и мягкости меха и перинки. Потопталась лапками, выпустив коготки и улеглась. О-о-о! Что это за ощущения! Мое худенькое тельце провалилось в пух и мех. Они обволокли меня с боков, мягко запеленав. Бесподобно! И это мне! Подарок! От него! Какое чудо!

Я с неохотой вылезла из корзинки и, нетвердых шагом пройдя по столу, подошла к нему. Он улыбался в свою бороду и вид имел очень довольный. Я нашла его руку и мягко потерлась о нее мордочкой, выражая свою благодарность. Он тут же поднял руку и погладил меня, аккуратно, чтобы не навредить. Потом склонил ко мне лицо и как-то по-заговорщицки произнес:

– Думаю, Синеглазка, пришла пора искупать тебя и хорошенько осмотреть твои раны. Как думаешь, ведь достойна твоя новая лежанка чистой кошечки? Ты не обижайся, но ты слегка заросла и загрязнилась.

Я не то, чтобы не была против, я была всеми лапами за! Хотелось смыть с себя засохшую кровь и запахи подворотен, в которых я обитала последние дни в городе. Он встал и ненадолго вышел, а когда вернулся, я увидела в его руках неглубокую лохань, выдолбленную из дерева. Поставив котелок с водой на огонь, он вернулся к столу. В руках он держал нож, и я испугалась. Неужели все это было игрой или шуткой, и он меня сейчас зарежет? Может, он больной не только телом, но и на голову? Вопросы метались в моей голове, пока я, как завороженная, смотрела на него. Он тем временем сел за стол, положив нож, и протянул руки ко мне.

– Не пугайся, Синеглазка, – сказал он. – Но у тебя столько колтунов, что их придется вырезать – мне их не распутать. Потерпи, милая.