Девятая жизнь

Весна уже вовсю вступила в свои права и готовилась к тому, чтобы передать свою сезонную эстафету лету. Мы проводили дни в неспешных делах, каждый в своих. Вроде порознь, но всегда было ощущение его близости. Он занимался хозяйством и ходил в лес, принося иногда оттуда свежую дичь. В самый первый раз он попробовал накормить меня сырой заячьей печенкой. Меня чуть не стошнило. Ну никак я не могла пересилить себя и начать есть сырое мясо и рыбу. Мужчина оказался догадливым и приготовил мне ее на открытом огне, после чего я с удовольствием ее съела. После этого случая он кормил меня едой из своего чугунка. Готовил он вкусно и сытно. Видно, сказывалось долгое пребывание в солдатских лагерях. Он ставил мою мисочку на стол и садил меня рядом, на циновку из соломы. Иногда, когда он сидел, пригревшись на солнышке, я приходила к нему и он брал меня на руки и гладил. Это были те минуты слабости, которые я позволяла себе, искренне наслаждаясь ими. А вечерами мы иногда сидели перед топившейся печью и смотрели на огонь. Он недавно закончил работу над большим деревянным креслом-качалкой, и мы сидели в нем, медленно раскачиваясь. Мерное покачивание успокаивало, дарило ощущение покоя. Иногда, очень редко, он пел. Голос его немного окреп, и пение выходило глубокое, с голосовыми переливами, и очень эмоциональное. Мне так хотелось ему подпеть, услышать, как переплетаются наши голоса, но я могла только мурлыкать, лежа у него на коленях.

Лечение стало приносить свои плоды. Спустя почти две недели я с удовольствием заметила, что ночью кашель у моего пациента стал реже, и, хотя днем он все так же часто заходился в неудержимом кашле, изменился его характер. Из сухого и надрывного он стал отхаркивающимся. Действовал корень оководника, начиная выводить из его груди излишки жидкости. Но меня тревожили язвы: они начали сильнее гноиться, и теперь стало совсем тяжело смотреть на него. Болезнь разрасталась. Память все еще крепко держала воспоминание его другого. С чистым мужественным лицом, освещенным тусклым лунным светом, с четко очерченными линиями носа и губ. Все это притягивало взгляд. Им хотелось любоваться, дотрагиваться кончиками пальцев, очерчивая четкую линию скулы. И сейчас, когда я смотрела на это обезображенное лицо, на сильные руки, покрытые язвами, мне хотелось выть, хотелось подойти и провести рукой, смывая все это с него, стряхнуть и выкинуть навсегда. Так не должно быть! Он не должен гнить заживо!

И я решилась. Хотя ночи все еще были холодными, я решила отправиться на поиски болота – мне нужен был этот корень илангока. В один из дней, прихватив с собой всю ту же холстину с завернутым туда куском хлеба, который только утром испек Сероглазый, я отправилась в путь. Выбрав направление, в котором, мне казалось, может находиться болото, я уверенно зашагала туда, держа в зубах свою ношу. Я отгоняла от себя страх и сомнения. А если я иду не туда? А если не смогу найти путь назад и не вернусь? А если умру от голода, ведь пищу я умела добывать себе плохо. Но стоило только вспомнить обезображенное язвами лицо мужчины, как я, крепче сжав зубы на своей поклаже, ускоряла шаг. Не время сдаваться. Я должна ему помочь. Ведь у меня уже начало получаться. И получается лучше, чем у того лекаря, что подбирал лекарства для него. Наверное, он был не таким уж и сильным лекарем, если не дал Сероглазому более сильных снадобий. Или посчитал его уже трупом и не захотел переводить ценные составляющие. Что бы там ни было, я не оставлю его на съедение болезням. И я шла. Шла сквозь дремучий лес, отгоняя мысли о его жителях и о том, чьей добычей я могу стать. Уже начинало вечереть, лапы устали, челюсть свело от тяжелой для меня ноши, но по-прежнему не было видно ни одного признака болота, да и «горелым» грибом не пахло. Ничего. Только стремительно темнеющий лес, полный шорохов и звуков. Я позволила себе съесть кусочек хлеба и, отыскав какую-то впадину, напилась несвежей, застоявшейся водой. На языке остался мерзкий привкус тины. Ночевала я, забравшись на нижнюю ветку дерева. Спала плохо, постоянно просыпаясь от малейшего звука. Поэтому наутро чувствовала себя разбитой, но, немного перекусив, двинулась дальше.

Так я плутала по лесу еще три дня. Хлеб давно закончился, и уже сутки я не могла найти себе даже воды. Силы заканчивались. Надежда на то, что я смогу найти болото, стала меня покидать. В то, что мне удастся вернуться обратно, тоже почти не верилось. Я, конечно, оставляла следы когтей на молоденьких деревьях, где хватало сил оцарапать кору. Но как я смогу их все найти? Немного свернешь не в ту сторону – и все, ты потерян в этом кажущемся бескрайним лесу.