Вот сквозь толпу пробралась Сарра Горовиц и бочком-бочком приблизилась к запертой двери. Народ перед ней поспешно расступался и с любопытством и страхом глядел вслед. Гуськом прошествовали почтенные горожане, ранее присутствовавшие в доме раввина. Потом прошло несколько ближайших родственников и три-четыре девицы, приглашенные в качестве подружек невесты. Все они очень сильно конфузились. Последним в дом вошел седобородый гном – раввин, реб Зундл.
Толпа насторожилась. События вот-вот должны начаться. И они не замедлили себя ждать.
На трапезе все сидели как замороженные. До еды никто не дотронулся. Быстрей бы все кончилось – похоже, это было общим желанием. И хотя ни жених, ни невеста не присутствовали за столом, собравшиеся физически ощущали их близость. Казалось, воздух в доме настолько наэлектризован, что из волос гостей непременно начнут сыпаться искры.
Наконец раввин кашлянул и первый поднялся из-за стола.
– Пожалуй, пора начинать, – ни к кому конкретно не обращаясь, произнес он. – Брачный контракт составлен… Я и реб Шмерл Лазарев соизволили подписать его. Введите жениха и невесту.
В комнату вошли сначала Соловей, а затем и Ента.
– Желает ли жених произнести «двар Тора»[15] в честь свадьбы?
– Да, я… – начал Соловей своим собственным голосом, но его перебил диббук:
– «О любимая моя…» – вновь затянул он Песнь Песней.
– Может, хватит! – грубо перебил его Наумчик. – Что ты все талдычишь эту допотопную хреновину. Скажи прямо, как относишься к моей сестре.
– Я восстал из мира мертвых, преодолел все преграды и пришел сюда, чтобы соединиться с той, ради которой не пожалел собственной жизни…
От этих слов мороз прошел по коже присутствующих.
– …И пребуду с ней вовеки…
– И я пребуду с тобой, – тихо произнесла Ента.
Хаим чувствовал: происходит что-то странное, если не сказать, страшное. Но он гнал от себя дурные мысли, то же ощущали и остальные. Даже раввин пребывал в растерянности. Он был настолько удручен происходящим, что, не обращая внимания на реакцию окружающих, подошел к столу и налил себе вина.
Все поднялись. Реб Зундл только сейчас заметил: возле жениха стоит Сарра Горовиц и держит в руках зажженную поминальную свечу. «Этого только не хватало, – ужаснулся раввин. – Быстрее кончить…» Он взошел под хупу, а потом взмахом руки пригласил к себе молодых. Оба встали напротив него, и реб Зундл взглянул на них. В лице невесты – ни кровинки. Веснушки сияли на нем, как маленькие звездочки. Жених же, напротив, был пунцово-красен. Гримасы непрерывно искажали его потное лицо.
Раввину протянули старинный серебряный бокал с вином. Он прочитал два благословения обручения, затем жених и невеста по очереди отпили из бокала. Реб Зундл отчетливо слышал, как стучат у невесты зубы о его края.
– Итак, – сказал реб Зундл, – наступил момент обручения. Жених, возьмите кольцо… Наденьте его на указательный палец правой руки невесты… Повторяйте за мной: «Будь обручена мне этим кольцом по закону Моисееву и Израиля».
Диббук звонким голосом, отчеканивая каждое слово, прочитал следом за раввином древнее благословение. И едва он произнес последний звук, как Соловей пошатнулся, раздался легкий хлопок, словно откупорили бутылку шампанского, запахло могильным тлением…
Присутствующие обомлели. Девушки закрыли лица руками. Кто-то в испуге заохал.
– Ухожу, – послышался писклявый голос как будто издалека. – Прощай, матушка… Идешь ли ты со мной, суженая моя?
Тело Соловья со стуком упало на пол.
– Иду за тобой, любимый мой! – воскликнула Ента и рухнула рядом с мужем. – Я принадлежу возлюбленному моему… – таковы были последние слова, слетевшие с холодеющих губ.
– Горе мне! Горе!.. – в смертельном ужасе воскликнул Хаим, сразу все понявший. – Вот оно… Свершилось проклятие! Нету больше нашей Енты. – И он стал рвать на себе праздничный сюртук…
Как водится в таких случаях, побежали за врачом. Пришел старый доктор, испокон веков лечивший все местечко, и констатировал, что военный находится в глубоком обмороке, а Ента скончалась.
– Видимо, сердце, – предположил он. – Непонятно, такая молодая… Возможно, радость от замужества оказалась непосильной для нее.
Соловей вскоре пришел в себя и тут же уехал. На погребение своей молодой жены он не остался.