Девятая жизнь

Что бы там она ни думала про себя, как бы ни сомневалась, дед ей доверился. Не кому-то со стороны, а ей. Это не злая шутка и не попытка подколоть напоследок, это высшая форма одобрения. Катька стряхнула с себя котов, поднялась и начала ходить туда-сюда по гостиной. Фред и Джордж поворачивали головы, следя за нею. Обезличенные модели, которых художник наделил мистическим смыслом.

Утро вечера мудренее. Катька позвонила Игорю, предупредила, что с ним свяжется Валентин Петрович, поковырялась в приготовленном домработницей ужине и побрела к себе в спальню. Коты потащились за ней. Катька подумала да и переставила их лоток в свою ванную. Судя по тому, что Фред тут же засел в наполнителе, решение оказалось верным.

Ночью Катька ненадолго проваливалась в сон и тут же выныривала из него: она отвыкла спать в их с дедом квартире, она хотела уснуть, открыть глаза и проснуться в мире, где есть кто-то еще, кроме нее. Только вот если пройти по коридору и толкнуть дверь дедовой спальни, та будет пуста. Время не поворачивает назад, как бы нам ни хотелось. И сколько ни прижимай к себе разнежившегося вдруг Фреда (а может, Джорджа, в темноте не разобрать), сколько ни тискай его, как плюшевую игрушку, уже ничего не будет как раньше.

Когда-то Катька привыкла быть одна. Придется вспоминать – как это.

Утром Катька поднялась в студию. Коты тащились за ней, хоть и постанывали от неудовольствия, взбираясь по лестнице.

Окна в квартире были огромные, а дед еще светильников добавил – для художника освещение важнее множества других аспектов. Пятьдесят квадратных метров было отведено под студию, и Катька это место очень любила. В предыдущей квартире, где жили до переезда сюда, мастерская тоже была сакральным местом, но здесь стала поистине прекрасной. Катька мечтала, что однажды и у нее будет своя студия, похожая на эту. Мастерская – отражение художника, его вторая кожа; именно поэтому было так тяжело сюда заходить.

Мольберты с законченными и незаконченными работами, батальон картин у стены, какие-то полотна на стенах, несколько столов, заваленных кисточками, красками, набросками… Набросков вообще был целый шкаф, и Катька понимала, что относительный порядок в нем сохранялся исключительно благодаря Валентину Петровичу. Довольно аккуратный в быту, дед обо всем забывал, находясь в студии. Мог не есть, не спать, только бы закончить работу.

Посреди мастерской стояла деревянная конструкция: несколько уровней с полочками, тут плед лежит, там подушка брошена… Катька не сразу сообразила, что это за странный декоративный шкафчик, но тут Фред без труда запрыгнул и улегся на подушке. Джордж, потоптавшись, выбрал для себя вариант с пледом, умостился и художественно свесил лапу и хвост. Оба кота выжидающе уставились на Катьку.

– Батюшки-светы! – ахнула она. – Он вас дрессировал, что ли?

В этом месте не могло не быть плошки с кормом для котов (такие заначки стояли повсюду), поэтому Катька быстро отыскала на столе банку с вкусняшками и сунула каждому коту в зубы. Коты захрустели, удовлетворенные. Ну дед, ну Куклачев! А Катька-то гадала, как он делает наброски с котов, если они либо спят, либо едят, либо в лоточке загребают.

Катька обошла мастерскую, пока животные выполняли свой художественный долг (на сей раз впустую, но им-то об этом неизвестно). Утренний свет обрисовывал контуры предметов по-летнему нежно, и ей казалось, что все здесь светится. Возьми в руки любой лист, любую кисть – и с нее начнет осыпаться эльфийская пыльца. Хотя с папки, в которой хранились наброски к заказу Шагдетова, ничего не осыпалось, и слава богу.

Папка была толстой, набросков много. Тут же дед сделал заметки по концепции, и Катька, поняв, что все это требует тщательного изучения, прихватила папку с собой вниз. В мастерской ночная тревога будто улеглась, а дед словно отдалился – несмотря на то что это было полностью его место. Пожалуй, следует приходить сюда почаще.

К вечеру Катька перебрала все, что хранилось в папке, позвонила Валентину Петровичу и пригласила его на ужин. Климанский пришел быстро: семьей Валентин Петрович за долгие годы так и не обзавелся, а работа частенько затягивалась допоздна. Дед обмолвился, что была у помощника когда-то жена, но сбежала еще в то время, когда Климанский с дедом заодно маялись от безденежья. Да, бывали и такие деньки… Катька их не застала, она помнила деда уже в период расцвета, однако с удовольствием слушала рассказы о голодном времени и о том, как прогрызали себе пути в советской живописи.

Мария Михайловна подала ужин – изумительной вкусности мусаку (в этом доме уважали греческую кухню) – и ушла к себе. Вкусив мусаки, Катька застонала от счастья, и на ее стон тут же прибежали коты. Не то чтобы они куда-то девались. Катька за день уже привыкла, что в поле зрения всегда есть пара рыжих пятен.

– Нет уж, – сказала Катька сонным попрошайкам. – Вам я это не дам. Самой мало.

Она не обедала, увлекшись дедовыми набросками, и проголодалась.

Ассистент украдкой под столом дал котам по кусочку фарша.