Девятая рота

Новички молча, настороженно смотрели на них.

— Земляки есть? — крикнул кто-то из дембелей. — Из Питера есть кто?

— Архангельские есть?

— Ростовчане?

Две колонны на мгновение перемешались, дембеля обнимались с земляками.

— Красноярск!

— Я! — крикнул Лютый.

К нему протолкался дембель с соломенными волосами под голубым беретом.

— Откуда?

— С КРАЗа.

— А я с Ершовки! Здорово, земеля! — Дембель с силой хлопнул его по плечу. — Не бзди, прорвемся! Все нормально будет, ты понял? Я улетел, ты улетишь! На, держи. — Он торопливо снял с шеи почерневший серебряный арабский многоугольник на шнурке. — Заговоренный! Полтора года — ни царапины, ты понял? Восемнадцать боевых прошел — ни царапины! — Толпа оттеснила его к самолету. — Носи, не снимай! — крикнул он. — Только не снимай! Новые придут — земляку отдашь, понял? Тебя как зовут?

— Олег! А тебя?

— Что?

— Зовут как?

— Что? Не слышу! — показал тот.

Лютый только махнул рукой…

Салаги присели на краю бетонки на сброшенные парашюты, закурили, наблюдая, как транспортник выруливает на полосу.

Самолет оторвался от земли и тут же заложил вираж, пронесся над головами, поднимаясь по крутой спирали. Марш в динамиках оборвался.

— Три часа — и дома… — вздохнул кто-то.

Военный городок был неотличим от таких же в России — обнесенные колючкой щитовые дома, казармы, клуб, военторг и солдатская чайная, заглубленные в землю склады, плац и стенды с аляповатой наглядной агитацией.

Поредевший строй новобранцев томился около штаба. Появился хмурый старлей, выкрикнул по списку:

— Рябоконь, Петров, Демченко, Бекбулатов! Четвертая рота!

— Пока, пацаны! До скорого! — Пиночет и Ряба помахали своим и отправились за старлеем.

На плацу остались только Лютый, Джоконда, Чугун, Воробей и Стас.

— Опять крайние! Чо ж за непруха такая? — сказал Стас.

— Жрать уже хочется, — добавил Чугун.

Наконец к ним подкатился круглолицый кудрявый прапор — колобок в мешковатых штанах.

— Ну что, залетчики? — весело крикнул он. — Раздолбаи! Алкоголики! Наркоманы! Дебоширы! По вам девятая рота плачет!

В оружейке прапор вручил Джоконде СВД. Тот приладил приклад к плечу, осмотрел оптику.

— Это ты, что ли, художник?

— Так точно.

Прапор глянул на дверь и понизил голос.

— Баб голых нарисовать можешь? Вот так, с открытку, — показал он размер. — И чтоб ядреные!

— Зачем? — удивился Джоконда.

— Зачем! Бизнес! Половина — твоя, у меня все по-честному. А я тебя от нарядов освобожу, здесь будешь сидеть рисовать. Договорились?

— Договорились. — Джоконда, пряча улыбку, расписался в оружейном журнале.

— И вот еще что. Когда деньги получите — если сигареты или консервы там, в военторг не ходи, у меня дешевле. Только… — Он со значением приложил палец к губам. — Для своих, понял?

— Понял, товарищ прапорщик.

Чугун в той же оружейке изумленно разглядывал ручной пулемет с расщепленным, обколотым прикладом и погнутыми сошками.

— Чего он обгрызанный-то весь?

— Это пулемет геройски погибшего рядового Самылина! Он из него восемь духов положил и орден получил! А что поцарапано немного — так это он гранатой подорвался. Заклеишь!

Чугун глянул вдоль ствола.

— Так дуло кривое! Как из него стрелять-то?

— Тебе, можно сказать, честь оказана, дубина! — обиделся прапор. — Именное, можно сказать, оружие! Гордиться должен, а он кобенится тут, имя героя позорит!

Чугун хотел было возразить, но прапор опередил его.

— Кругом, воин, я сказал! — гаркнул он. — Шагом марш!

Салаги вошли в казарму, остановились на пороге, оглядываясь.

— Салабонов пригнали! — лениво прокомментировал кто-то из дальнего угла.

— О, зеленая поросль! — С ближней койки спустил босые ноги и поднялся парень в тельнике и закатанных по колено штанах — приземистый, ниже Воробья, но невероятно широкий в плечах и груди, с мощными короткими руками в наколках. Не выпуская сигарету изо рта, он подошел к молодым, брезгливо оглядел каждого. — Равняйсь! Смир-рно! — скомандовал он. — Поздравляю с прибытием в доблестную девятую роту!

Он склонил голову, прислушался.

— Я не понял, воины! Пробуем еще раз. Поздравляю вас с прибытием в доблестную девятую роту!

— Ура! Ура! Ура! — грянули салаги.

— Забодал, Хохол! — приподнялся кто-то из дедов. — Иди на плацу их гоняй, дай поспать!

— Вам слова не давали, ефрейтор, — не глядя ответил тот. — Меня зовут сержант Погребняк, — продолжал он, прохаживаясь вперед и назад перед новобранцами. — Забудьте, кем вы были в учебке! Здесь вы не отличники и не двоечники, здесь вы вообще никто! И я лично буду драть вас день и ночь, чтобы сделать из вас нормальных бойцов!

Салаги уныло переглянулись — все это было уже знакомо.

— Не понял… — насторожился Хохол. — Я внятно выражаюсь, воин? — остановился он перед Лютым.

— Так точно, товарищ сержант!

— Значит, так… — Сержант глянул на часы. — До двадцати одного часа вылизать всю казарму, чтоб блестело, как у кота под хвостом! В двадцать два — выход на боевое задание! Время пошло!

Лютый и следом за ним остальные, пригнувшись, короткими перебежками крались в темноте. Потом по-пластунски подползли к колючке и затаились.