Девять унций смерти

То самое подгорное чудовище, выгнавшее гномов из их Петрии. Чудовище, выгонявшее их раз за разом. Чудовище, заставлявшее их биться с людьми, с эльфами, друг с другом. Чудовище, делавшее их мерзкими насильниками, предателями и убийцами. Эту страшную тварь Фицджеральд ненавидел сильней всего. Просто он никогда не понимал, что это она во всем виновата. Эх, был бы у него лук…

Лука не было.

Он и сам не заметил, как тяжелый подгорный молот лег в его руку. Лег так удобно и надежно, словно и впрямь для него был создан.

— Разом! — выдохнула владыка, и точно такой же молот легко, словно перышко, взлетел в ее руке.

И каменная громада дрогнула.

— Правей, — скомандовала гномка, и под ноги брызнуло каменное крошево.

— Теперь левей! — рявкнула она, как заправский десятник, и по камню пробежали длинные трещины.

— Ну же! — И новые осколки летят во все стороны.

— И еще раз! — Не так уж он прочен, этот проклятый камень.

— Осторожно! — И целая каменная глыба упала на свои каменные колени, моля о пощаде.

— Отлично! Еще давай! — Пощады не было.

— Они не только дураки! — вовсю орудуя молотом, шептала гномка. — Они еще и сквалыги! Жадины несчастные! Кусочники скудоумные! Они ведь эти самые молоты бросили, потому что боевых секир для приманки пожалели! Оставь они с десяток секир вместо этих молотов — тут нам и конец!

— Гуннхильд!

— Да!

Еще одна каменная глыба.

— Тэд!

— Да!

Еще.

Они рубили камень, ломали камень, шли сквозь камень, и камень обрушивался за их спинами.

Казалось, двое не могут одолеть отвердевшие века. Всего лишь двое, один из которых человек, с подгорным трудом и вовсе не знакомый, а другая всего лишь слабая женщина. Что они смогут?

А ничего. Захлебнутся быстро прибывающей водой, если раньше не умрут от ужаса и отчаяния.

Именно так и рассудили господа заговорщики, мудрые старейшины и опытные наставники.

И просчитались.

Когда двое идут в броне любви и ярости, они сметают любые стены, и никакие подгорные крепости не устоят перед их слитным порывом. Особенно если этот поход направляет знающая воля. Это седобородым старейшинам кажется, что гномки и вовсе не сведущи в горном деле. Мужское это дело вовсе, а не женское, ни в какую не женское. Так-то вот.

Два молота яростно ломали камень.

Не наверх, к свету — туда и в самом деле не пробиться. Не вниз, к смерти — любви смерть без надобности. А вбок. Туда, где в отлично обустроенном тоннеле их не ждут предатели и заговорщики. Совсем не ждут. Где им пробиться, этим неумехам!

Опытнейшие подгорные мастера, конечно, услышали два яростных молота, с грохотом надвигающихся на них, сметающих со своего пути незыблемый камень, словно ветер шелковую занавесь, превращая монолитом застывшие века в жалкое каменное крошево. Не могли не услышать. Такое и человек бы понял. Такое и мертвого бы разбудило.

Они ждали их, облачась в новые, недавно откованные доспехи, любуясь восхитительным оружием, мечтая, как оно обрушится на головы негодяев, посмевших встать у них на пути, как грянет древний победительный клич цвергов — и тогда никто не устоит перед ними! Ни сейчас, ни потом.

— Олбария будет повержена!

— Петрия восторжествует!

— Воссияет!

— Да!

— Омоем секиры в крови врага и предательницы! — напыщенно молвил предводитель заговора… и тут стена рухнула!

Да так, что он едва отскочить успел.

В образовавшийся пролом шагнули двое.

Они были похожи на что угодно, только не на людей или гномов. Вот если бы подземные Боги вдруг облеклись плотью…

А вослед за ними вошла вода. Она растеклась по подземному залу, и гномам внезапно сделалось мокро. Они смотрели на неведомые существа, свершившие невозможное, неведомые существа, стоящие перед ними с молотами в руках, и им было страшно.

Грозное подгорное оружие само выпало из внезапно ослабевших рук. А потом ослабевшие ноги не сдержали грузные тела несбывшихся цвергов, и гномы-заговорщики как один повалились на колени. В холодную мокрую воду.

— Встать! — страшным свистящим шепотом прошипела гномка. — Вы недостойны стоять перед нами на коленях!

Она бросила испепеляющий взгляд на ближайшего старейшину. Тот судорожно попытался выполнить приказ — вскочить. Ноги его не сдержали, и он вновь повалился на колени. Опять попытался вскочить — и рухнул, зарыдав от бессилия, плюхнулся в воду, подняв кучу брызг.

— Мразь, — страшно выдохнула владыка. — Какая же вы мразь… Все разрушить, уничтожить, втоптать в грязь ради своих личных амбиций. Чужие судьбы, чужие жизни — все! Никому не дать жизни, солнца, счастья… все растоптать, сожрать!

Старейшины безмолвствовали, мелко трясясь от ужаса. Подгорные доспехи мелодично звенели в такт их дрожи.

— Где Пихельсдорф?! — рявкнула владыка, обводя яростным взглядом дрожащих гномов.

— Он не пошел с нами… больным сказался, — ответствовал бледный от ужаса голос.

— Утнершенкель?!

— Ногу подвернул…

— Провокаторы! Сволочи! — яростно выплюнула гномка. — А вы… ш-ш-шарт!

В руках гномки сверкнул нож, и старейшины заскулили от ужаса.

— Стоять! — рявкнула гномка.

— Не двигаться! — эхом откликнулся Фицджеральд, вздымая боевой молот.

И ни одна подгорная секира не поднялась в ответ.