…− Мне бы хотелось увидеться снова, − при прощании Марычев галантно поцеловал руку.
Маша равнодушно кивнула мне и направилась к машине.
− Она не светский человек, — извинился Марычев за жену. − Не любит, когда кто-то нарушает ее границы.
− А вы?
− А я люблю.
Олег вызвался меня проводить. Оставил машину у ресторана, и мы пошли по набережной. Желтые листья шуршали под ногами.
− Как в былые времена, − сказал он. — Последний раз я так гулял с тобой… и не вспомнить, когда. Помню только, что поздней осенью. И мне хотелось тебя целовать. Все время. Но домой мы не могли идти: там нам мешали Лялька, телефон и телевизор.
− Блага цивилизации.
− Считаешь Ляльку благом цивилизации? — усмехнулся он.
− Благо цивилизации — телевизор. А Лялька просто благо. Твое и мое.
− Теперь у тебя нет телевизора.
− И ты не можешь меня целовать.
− Почему не могу? − Он остановился и повернулся ко мне. − Не представляешь, как я соскучился… Я не целовал тебя целую вечность и один день.
− Гораздо больше. Ты не целовал меня два года. Два года — намного больше, чем вечность и один день.
− Я не знал, что так будет. Я не знал, что не смогу жить вне тебя и без тебя.
− Я замерзла. Пойдем домой. Хотя бы сегодня — пойдем домой.
…Не угар.
Не лихорадка.
Легкая, пронзительная грусть.
Мы снова незнакомцы — встретились в ресторане, немного выпили, оказались в постели. Утром я сварю кофе, он небрежно чмокнет меня в уголок припухшего зацелованного рта и уйдет. С тем, чтобы никогда не звонить и не возвращаться.
Ночь связала нас − и теперь уже навсегда.
− Это ты и не ты, − сказал Олег.
Было четыре часа утра, и мы лежали на узкой кровати.
− Это я и не я.
Боялась, что ответит пошлостью типа: «Надо придумать, что сказать Алле». Но — молчал. И я поняла, что Алла ничего для него не значит. Но — будет с ней жить дальше. Потому, что никогда не сможет попросить у меня разрешения вернуться. И я никогда не попрошу, чтобы он вернулся.
Олег поцеловал меня в темечко.
− Скажи, Марычев умрет?
− Он действительно болен. Очень сильно болен. Онкология.
Олег тихонько выругался и прижал меня к себе.
− Подожди, я же не сказала, что он умрет. Не путай причину со следствием.
− Успокаиваешь? — его голос сорвался на хрип. — Мы были с ним в центре. Врачи, как и ты, говорят: вы смертельно больны, но это не значит, что умрете. Надо верить! Надо бороться! И прочая ерунда… Знаешь, как он отреагировал?
− Как?
− Сказал: «Из-за этой ерунды я потерял пять часов рабочего времени?» И вышел. А потом плакал в туалете. А я делал вид, что ничего не слышу. Что делать, Каська?
− Все наши проблемы в голове. И только. Мы сами их придумываем, наделяем отвратительной формой и выталкиваем в реальность. Потом удивляемся, почему в нашей жизни все не так, как хочется. А все лишь потому, что мы же и запрограммировали собственную жизнь. Ты мысленно уже похоронил Марычева, а он, между прочим, очень хочет жить. И в этом заключается его шанс.
− И?
− Поверить.
− В бога?
− Лучше в себя. Бог может и подвести. Когда он нужен, то всегда занят… Скорой смерти я не увидела, если это тебя интересует. Но и спокойной жизни тоже. Ад Марычева еще впереди. Его личный ад.
— Ничего! И в аду люди живут!
Что да, то да…
— В общем, исцелить — вряд ли. Я не господь бог. Но вот перетянуть… Переместить картинку… Как на компьютере… Если ты понимаешь, о чем я. Понимаешь?
− Переместить картинку… − Олег резко сел, кровать натужно скрипнула. − Марычев будет жить, а кто-то за него умрет. Разве так бывает?
— Редко, но бывает. В моей практике несколько случаев.
− Как это сделать? В смысле, технически? — тон бывшего мужа стал деловым.
− Если бы знала, давно получила Нобелевскую премию, − усмехнулась я. — Окажись в окружении Марычева искренне любящий человек, тогда…
− А жена? — спросил Олег и сам же отмахнулся. — Они давно со-существуют. Он сам по себе. Она сама по себе. Машка будет только рада, если он умрет. Квартира, деньги, машина и свобода. Живи — не хочу.
— Марычев должен пройти через это сам, — увещевающее сказала я. — Каждое испытание дается нам для чего-то. Все, что нас не убивает, делает сильнее.
− Следуя этой логике, можно предположить, что твое пьянство стало испытанием для нашей семьи. И мы его не выдержали, − глухо ответил Олег. — Марычев болен, и я не собираюсь пускать все на самотек. Мне тебя хватило. Ты с ним встретишься, Каська. И будешь работать столько, сколько надо.
За окном лениво просыпался город.
Олег молча одевался. Словно и не было минувшей ночи.
Словно не было нас. Впрочем, нас уже действительно не было.
− А если я сорвусь?
− Не сорвешься, − он положил на прикроватный столик несколько купюр.
Вздрогнула, принимая. И поняла, что он прав. Не сорвусь.
Мы еще раз встретились с Марычевым. Он тогда занимал два этажа в бизнес-центре на Невском. Новый бизнес, пахнущий свежей типографской краской и большими деньгами.