Девять дней в июле (сборник)

– Она говорит – голодные дома сидят, картошку хотят пожарить, – неуверенно оправдываюсь я, передавая через подоконник пакет с продуктами.

– Зинэ, сколько тебе лет? – не предвещающим ничего хорошего голосом спрашивает Лили.

Зинэ скукоживается, как инжир на летнем солнце, и бормочет:

– Пять!

– Не пять, а восемь! Ты как раз в тот год родилась, когда моему покойному мужу юбилей отмечали, шестьдесят лет, царствие ему небесное, какой был человек, и как рано…

Шимпанзенок пытается незаметно скрыться с добычей, пользуясь переменой темы.

– Зинэ. – Металлический голос пригвождает к месту пронырливую вымогательницу. Та съеживается до размеров сушеной хурмы, боком сползает по деревянным перилам вниз. – Где твоя мать?! – На вопрос Лили попробуй не ответь, тут тебе и крышка; Зинэ замирает на месте.

– Она пошла квартиру убирать, – заискивающе глядит из-под нечесаных лохм девчонка на удава Каа.

– Какую еще квартиру, кто эту лахудру к себе в дом пустит, – начинает было расследование Лили.

– Что ты врешь! – влезает хромая Тамара. – На кофе пошла гадать к Мзие-кахело.

– Кто тебя за язык дергает! – визжит средняя сестра Зинэ – упрямая и дерзкая Иринэ, хватает ком земли из-под виноградного саженца и швыряет в спину хромой: если будет утрачено доверие великой Лили, то прекратится и субсидирование их жизненных потребностей.

– Чтоб ты сгорела, зараза, со всей блохастой семейкой! – Тамара обрушивает вслед убегающей Иринэ поток брани, так обильно сдобренный виртуозным матом, что даже привычные к ее фоновому лексикону уши свернулись рулетом.

Я захлопываю окно: сил нет слушать однообразный ежедневный концерт. Раз вредная хромоножка не может догнать Иринэ, орать будет час, не меньше.

Пока я управилась с домашними делами, как раз час и прошел. Сажаю сытого, довольного Сандрика на колени, и мы устраиваемся в королевской ложе у окна с тарелкой фруктов.

У маленького мальчика свои приоритеты: он влюблен в массажистку Сусанну с третьего этажа, точную копию Шерилин Саркисян, только моложе и красивее. Он задирает кудрявую башку и зовет басом:

– Ту-та-наааааа!!!!

Но его прелестницы нет дома, только полощется на веревках стирка – ровный ряд белоснежных спортивных носков Сусанниного сына.

Приходится снова наблюдать за дворовым представлением, на сцене поменялись персонажи и сюжет. На этот раз на арене – зеленый, кислый, как уксус, виноград, накрывающий тенистым шатром весь двор, его нельзя трогать под угрозой расстрела и отсекновения обеих рук, однако изобретательные и вечно голодные курдские дети умудряются сорвать пару-тройку гроздьев, торопливо их уминают, корчась в судорогах, и возмездие настигает их неотвратимо.

– О, чертовы отродья, нет на вас погибели, как вам кишки не скрутит от такой кислятины, дайте ему созреть и потом жрите! – уперев руки в толстенькие бока, разоряется Левина жена Рая.

Дети веером прыскают в стороны – кто в подвал, кто на балкон. Рая раскручивает свою сольную партию – она мастерица на проклятия. Перечисляя все напасти, которыми ей хотелось бы отомстить воришкам за украденный виноград, она с блеском берет завершающий аккорд:

– …И пусть тот, кто украл мой виноград, не доживет до следующей Пасхи!!

Все, прилетели, она перегнула палку. Дело в том, что среди воришек были и дети с «чистого» второго этажа – сын моей хозяйки Наны и внук тети Лили. Обе дамы появляются в оконных проемах одновременно и, хотя враждуют уже много лет, начинают орать синхронно:

– Да кому сдался твой червивый виноград!

– Проклятие да падет на голову проклинающего!

Два пронзительных женских голоса только мешают друг другу, создавая какофонию и диссонанс.

Нана молодая и глупая, но даже она понимает, что теперь время уступить сцену сильнейшему. Бандерлоги замерли в ожидании мести – тетка Лили хоть и строга, но справедлива. Я быстренько сводила Сандро на горшок и успела к началу монолога. Руки чешутся стенографировать мощнейший монолог под стать Антигоне – публика внимает с трепетом.

Лили в черном, с гладко зачесанными волосами, возвышается с балкона второго этажа, двор вслушивается с разных мест амфитеатра, не смея пикнуть: для начала прямо в голову осужденной брошены основные христианские добродетели – смирение, прощение, раскаяние. Несчастные обездоленные дети и кислый виноград свиваются в новый библейский сюжет, напряжение сгущается, воздух звенит.

Финал взвинтил эмоции на точку кипения:

– …И если ты женщина, если ты мать, то как твой язык поворачивается проклясть детей – да, ДЕТЕЙ!!! – такими страшными богохульными словами. Да если хоть волосок упадет с головы любого из них, ты не сможешь спокойно спать до конца своих дней, потому что слово – это страшная сила. Рая, чтобы никогда я не слышала больше от тебя таких слов, иначе проклятия вернутся к тебе и твоим детям!!!

И картинно воздевает перст к небесам. Тронутые за живое бандерлоги на всякий случай смотрят в указанном направлении.