Девять десятых судьбы

- Всем, всем, всем... Временное правительство на посту. Положение признано благоприятным. Городская дума на стороне правительства. Дворец обстреливается ружейным огнем без всяких результатов... Временное правительство обращается ко всем классам населения...

Он уронил телеграмму на пол.

- Товарищ комендант...

- Нужно наладить охрану дворца, - быстро сказал комендант, поднимая свои лихорадочные глаза на Шахова, нужно установить посты, караулы. Отыщите товарища Измайлова и скажите ему, что я направил вас в его распоряжение. А потом... Как ваша фамилия, товарищ?

- Шахов.

- Найдите меня завтра... Я буду здесь или в Смольном...

--------------

Молоденький прапорщик с опухшим, бледным лицом лежал там же, где Шахов его оставил.

Шахов наклонился над ним: дыханья не было слышно.

Тогда он повернул голову прапорщика так, чтобы свет белых глазированных ламп падал прямо в лицо, и приподнял веко: зрачок сузился.

Еще со времени Варшавы и фронта он знал, как одиночные санитары переносят раненых: он взвалил вялое тело на плечи и посадил его за своей спиною, продев свои руки под коленями прапорщика; с обеих сторон вдоль его плеч повисли маленькие белые руки.

От этих до-странности знакомых рук, которые он столько раз вспоминал в своем одиночестве, шел теперь сладковатый запах пороха.

Он торопливо прошел через комнату и, боясь, чтобы его не задержали (вокруг него мало-по-малу собирались солдаты, матросы, бродившие по дворцу толпами), бросился в первую попавшуюся дверь.

В темноте, толкаясь плечами о стены, он спустился по лестнице на двор; караулы еще не были поставлены и ему удалось, вместе с толпой, пройти через ворота.

На Дворцовой площади еще звенели оружием отряды матросов, с того берега Невы, где темнели неясные очертания крепости, раздавались хриплые крики.

Полуразрушенные штабеля дров еще заграждали выход на площадь - Шахов едва протиснулся в узкий проход между двумя поленницами.

Он обошел площадь со стороны Александровского сада и Невский, утомительно-ровный, открылся перед ним с холодным светом фонарей вдоль почерневших зданий.

У Казанского собора и на углу Михайловской видны были костры пикетов. Он свернул налево по Мойке - никто не остановил его и он шел около получаса.

Наконец, прислонившись плечом к стене, он медленно опустил тело на землю и отер пот со лба.

Прапорщик Миллер или тот, кто час назад называл себя прапорщиком Миллером, лежал на мокром тротуаре, далеко вверх закинув бледное лицо.

Он был без фуражки - спутанные, остриженные по-мужски, волосы падали на лоб. Свет фонаря тускло скользил по серебру погон, по кокардам на сапогах.

"Эти кокарды на сапогах, кажется, кавалеристы носят..." - смутно подумал Шахов.

Спустившись на колени, он снял посеребряный офицерский пояс, перочинным ножом срезал погоны и попытался вынуть кокарды.

Это не удалось ему и, расцарапав пальцы, он оставил кокарды и приложил руку ко лбу Галины: лоб горел под рукою, где-то у виска чуть слышно ударялся пульс.

Он поднялся с колен и только теперь заметил, в какой темноте он шел все время; и впереди была та же непроницаемая, сплошная темнота, ни в одном окне не горел свет.

Он присел на корточки, так же, как давеча, взвалил тело за спину, двинулся дальше и шел, не останавливаясь, десять, пятнадцать, тридцать, сорок минут. И все так же качалось за спиной с каждой минутой тяжелеющее тело и все так же впереди была сплошная темнота и время от времени темнее темноты зияли разбитые подвальные окна, и он все шел и шел, и начинало казаться, что он никогда не дойдет, что до конца жизни будут качаться, свисая с плеч, маленькие белые руки...

- Кто идет?

Электрический свет фонаря ударяет прямо в лицо Шахова; несколько мгновений спустя свет скользит вниз снова на Шахова и снова на землю.

Шахов с усилием открывает глаза - и ясно видит на руке, которая держит фонарь, круглую нашивку с черепом и костями - знак ударного батальона смерти.

Он смотрит прямо перед собою - и видит блестящие офицерские погоны.

Он оглядывается вокруг - перед ним огромным комом лежит Инженерный замок, вокруг него стоят солдаты ударного батальона.

- Ваши документы?

Шахов опускает руку в карман пальто - первое, на что натыкается рука - наган, рассыпанные пули; он почти насильно разжимает пальцы, взявшиеся было за тяжелую, гладкую рукоятку нагана, и, несколько мгновений мучительно напрягая память, старается вспомнить, в какой карман он положил свой красногвардейский пропуск, единственную улику, которая может выдать его с головой.

Он опускает тело на землю - фонарь скользит по лицу прапорщика.

- Откуда несете раненого?

- Мой приятель, офицер, - глухо и медленно говорит Шахов, все еще шаря руками в карманах, - его ранили там, на Дворцовой площади... Я был вместе с ним... Он жив еще...

Офицер наклоняется над телом.

- Вот теперь вытащить наган и прямо в лоб и бежать, бежать, бежать...

- С него сорвали погоны, - ровным голосом объясняет он и находит, наконец, в боковом кармане старое служебное удостоверение.