Девять десятых судьбы

- Какое там взят, недавно нас оттуда здорово шпарили, туда ехать опасно! - закричали из цепи.

- Нужно полагать, что вы плохо осведомлены, товарищи...

Человек в очках поднял голову и некоторое время пристально смотрел перед собою, вдоль Миллионной.

Впереди, за цепью красногвардейцев, были огромные колоссы Эрмитажа, за ними спорная площадь с Александровской колонной, не бросавшей тени в эту безлунную октябрьскую ночь, и баррикады юнкеров и малахитовая зала Зимнего дворца и неизвестность, смотрящая с каждой крыши, из каждого угла круглыми дулами пулеметов.

- Либо дворец взят частями, действовавшими со стороны Невского...

Он опустился на сиденье и приказал ехать дальше. Вслед ему раздались предостережения.

- Либо он в самом деле еще не взят! - докончил он и приподняв шляпу нервным движеньем взбросил вверх длинные волосы.

Через пять минут ни у кого не оставалось сомнений в том, что Зимний еще не взят: едва только автомобиль подошел к Эрмитажу, как чей-то напряженный голос закричал "ура!", пули со свистом полетели вдоль Миллионной, со стороны дворца затараторил пулемет.

Автомобиль дал задний ход, пятясь пролетел горбатый мостик через Зимнюю канавку и остановился.

Человек в очках выпрыгнул из автомобиля и пошел к солдатам.

- Что, взят? - крикнули из цепи.

Человек в очках остановился посреди улицы и закинул вверх голову. Он сказал спокойно:

- Нет, Зимний дворец еще не взят революционными войсками. Но он будет взят ими через сорок минут!

Вокруг него столпились красногвардейцы.

- Кто здесь у вас начальник в отряде?

- А вот стоит, в воротах. Товарищ Кривенко!

Кривенко с досадой оттолкнул пулемет, убедившись в том, что сегодня стрелять из него все равно не удастся и вышел.

- Вы - начальник этого отряда?

- Да, я.

- Есть тут у вас в отряде артиллеристы?

Кривенко поднял голову и с усилием наморщил лоб.

- С арсенальных мастерских есть ребята. Еще пулеметчики.

- Нет, не пулеметчики, а артиллеристы?

- Кроме меня, в отряде артиллеристов нет.

Человек в очках взбросил очки на лоб и пристально посмотрел на Кривенку.

- Вы - моряк?

- Нет, не моряк... Я служил в артиллерии.

- В Петропавловской крепости какая-то путаница с орудиями - быстро заговорил человек в очках. - Нужно немедленно начать артиллерийский обстрел Зимнего. Вам придется наладить это дело. Передайте кому-нибудь отряд и поезжайте со мною.

- Слушаюсь, - коротко ответил Кривенко.

Автомобиль остановили только один раз, у Троицкого моста. Давешний, огромного роста моряк, передававший резервам распоряжение Военно-Революционного Комитета, направил внутрь автомобиля карманный фонарь.

Человек в очках зажмурил глаза от неожиданного света, с усилием открыл их и назвал моряка по имени.

- Ну да, да! В крепость!

Автомобиль поехал дальше.

Немного погодя спутник Кривенки, задремавший было, встрепенулся, спросил у Кривенки как его зовут и снова пробормотал что-то насчет того, что в Петропавловской крепости с артиллерией неладно.

Больше он ничего не сказал.

Он не сказал ни слова о том, что нужно было не только уметь стрелять из орудий, но также уметь жертвовать жизнью за революцию для того, чтобы открыть огонь по Зимнему дворцу из орудий Петропавловской крепости.

Он не сказал ничего о том, что в Петропавловской крепости было сколько угодно артиллеристов, умеющих отлично стрелять из орудий, но не желавших жертвовать жизнью за революцию.

Если бы он был разговорчив, он, может-быть, рассказал бы и о том что в Петропавловской крепости есть люди, готовые пожертвовать жизнью за революцию, но что эти люди не умеют стрелять из орудий.

Если бы он не был так утомлен, он, быть-может, сказал бы и о том, что в этот час готовность умереть за революцию в полной мере соответствует знанию артиллерийского дела.

Но он ничего не сказал. Он сидел, забившись в угол автомобиля, надвинув шляпу на лоб, выглядывая из-под очков до-нельзя утомленными глазами.

6.

Старший крепостного патруля остановил автомобиль, спросил пропуск.

Кривенко тронул своего спутника за плечо.

- Приехали, кажется.

Тот, еще не очнувшись окончательно, схватился за револьвер, лежавший в кармане пальто, однако тотчас же пришел в себя и сонным движеньем руки пытался отворить дверцу автомобиля.

Усталость схватывала его, время от времени, как судорога.

Они оставили автомобиль у ворот и пошли пешком. За те полчаса, которые прошли со времени получения ложных сведений о сдаче Зимнего, за стенами крепости не изменилось ничего: во дворе были те же лужи, так же бродили туда и назад солдаты, кое-где тускло горели фонари, с крепостных стен россыпью, видимо не целясь, стреляли из винтовок.

Ничто не нарушало простого, как будто издавна установленного порядка этой дождливой октябрьской ночи; только одно обстоятельство не сходилось с этим неслучайным строем: чей-то веселый звучный голос неподалеку от крепостных ворот пел песню:

Цыганочка дай, дай!

Цыганочка дай, дай!

Цыганочка черная

Ты нам погадай!