мы хороним убитых это нам не в убытоккамера пыток ядовитый волшебный напитокжизнь коллекция праздничных старых открытокнадо б меня на цепь больно уж прытокнадо рычать и скалиться и глядеть исподлобьяк ярости волчьей добавится сила рабья воловьякрест положено ставить в ногах табличку у изголовьяБоже не дай мне дух любоначалия и празднословьякроме этих двух не дай мне дух праздности и унылыйдух депрессии или бреда что сивой подхвачен кобылойбред преследования наследования совковой гнилой моралия забыл кто победил но помню что мы проигралине сидел в окопах не спотыкался на горных тропахне пахал целину не стоял у мартеновских топокне пел в пьяном угаре не спасал котов на пожарене барское это дело хоть мы и не баренам прожженным во всем уготовано пораженьемы слепы от рожденья мы ехиднины порожденьямы теплохладны как говорится будь мы неладнынаши песни протяжны наши речи нескладнынечем крыть кроме старого ватного одеяланечем землю рыть и она стоит где стоялана трех слонах на китах на тропической черепахена сомнениях на прозрениях на темном вселенском страхе
«я послевоенный ребенок я видел в углу костыль…»
я послевоенный ребенок я видел в углу костыльуже ненужный отец опирался на палкусреди мужчин господствовал полувоенный стильруки вверх руки вниз ты фашист я помню это считалкуусач скончался уже но портреты на каждой стенеглядели строго и кажется были в силемедали и орден лежали в ящике помнится мнеотец и дедушка их никогда не носилидва десятка пластинок шаляпин собинов патефониглы в стальной коробочке голос треск и шипеньевсе это была не жизнь но размеренный тусклый фонто ли дело цветенье каштанов и ласточек пеньея послевоенный ребенок отродье семьи врачейсемьи которая вышла почти без потерь из адасвет часто гасили но в доме запас свечейв двух кварталах бульвар воронцовский дворец колоннадая послевоенный ребенок согретый весенней листвойглядевший на мир не видевший дальше носаа мимо тележка безногого гремела по мостовойчетырьмя подшипниками заменявшими ей колеса
«мама держит сахар в банке с прилегающей крышкой…»