Девять

– Дело в том, что я взял в долг деньги и теперь должен отдавать, а у меня их нет. Брюссельская капуста тут не поможет.

– Если бы ты вовремя начал, ты никогда бы не оказался в таком положении. Я, например, мысленно делю свое тело на семь частей и стараюсь ежедневно питаться овощами одной из семи групп. Это дает мне возможность жить в полной гармонии с собой и космосом. Ведь мы принадлежим космосу, скажешь, нет?

– Гагарин?

– Что?

– Космонавт такой.

– А, ты об этих фашиствующих технократах. Знаешь, что сказал Лао-Цзы?

– Знаю. Выше х… не прыгнешь.

– Что?

Он подумал, что, может, уже четырнадцать пятнадцать и самолет из Праги сейчас снижается где-нибудь над Жирардовом и Сохачевом и через десять минут приземлится на Окенче.[22] Потом вспомнилось далекое прошлое. Как они в большом зале ожидания на вокзале охотились за пустыми пачками от заграничных сигарет. Когда толпа редела, они принимались шарить в урнах или издали высматривали в пепельницах эти цветные коробочки. Кто смел, тот и съел, и плевать им было на чьи-то косые взгляды. Шлепали себе в серых мокрых кедах, а джинсы на них были из тех, что не меняют цвет даже после сотой стирки. Так было. Бело-зеленая «Суэц», бело-красная «Винстон», коричневая пластиковая «Филип Моррис», сине-желтая с золотом «555» – та самая марка, которую курил Мао. Если бы они об этом узнали, цена бы подскочила и за одну пачку можно было бы получить зеленую «LM» с кабриолетом или синюю «Данхилл». И еще серебряно-черную «Дезайр» и коричневый «Казбек», который никто не хотел брать. Высокие мужчины в темных костюмах и светло-голубых рубашках смотрели на них с улыбкой, а как-то раз, когда он рылся в пепельнице, один темнокожий тип дал ему полпачки «Мальборо», но того, красного, так что ничего особенного. Потом все пошли под бетонный навес, моросил мелкий дождь, корпуса самолетов выныривали из тумана – серебряные, гладкие, блестящие – и снова исчезали в нем. Может, тогда-то все и началось. В сто семьдесят пятом автобусе они доставали мятые пачки, рассматривали и читали надписи.

– Ничего, – ответил он и пошел в комнату.

За стеной кто-то долбил в стену, возможно чьей-то головой. Ему захотелось прочитать названия на корешках книг. Кое-как он разобрал, что большой черный – это Лондон, бордовый – Бустер и белый – Сухецкий. На мгновение ему показалось, что минуты падают на пол к его ногам, как капли ртути, дрожат, а потом катятся в угол под столик, где радио.

«Значит, пол здесь покатый», – подумал он.

Девушка выглянула из кухни и спросила, не хочет ли он ячменного кофе.

– Знаешь, он сделан из зерен грубого помола, поэтому его энергетическая структура осталась не нарушенной и…

– Тогда уж лучше массаж, – ответил Павел.

– Хорошо. Только сначала в туалет. Мочевой пузырь должен быть пустым, чтобы не было напряжения между органами. Тогда энергия сможет свободно циркулировать. Впрочем, вода и жидкость вообще негативно влияют…

– Ладно, иду.

Ванна с ржавчиной на дне, пожелтевший, как старая кость, унитаз. Он отлил в раковину, дернул за цепочку и хорошенько вымыл свой конец. Вода была холодная. На веревке висел зеленый камуфляж. Рядом с толчком лежала стопка газет. Павел присел посмотреть: «Разем», «Перспективы», «И т. д.», «Панорама». Видно, тот, кто тут жил, постепенно освобождался от движения времени. И нигде ни одного зеркала, которое могло бы отразить перемены.

«Просто идеальное место», – подумал Павел. Теперь безопасность имела запах хлорки и влажного бетона.

Девушка велела раздеться и лечь на живот. Вынула из сумки флакончик с желтой жидкостью.

– Это специальное масло, – сказала она.