— Офицер, я хочу, чтобы вы произвели обыск во всех без исключения домах, — сказал Висенте. Лицо его практически ничего не выражало. — Я хочу, чтобы вы вызвали всех мужчин и женщин, которых мы только можем собрать, и пусть они проверяют везде, где только есть возможность спрятать эти гробы.
— Да, сэр, — сказал Глауэр, но с места сдвинулся не сразу.
Кэкстон уже прорепетировала с ним эту часть постановки.
— Думаю, мы можем собрать около тридцати человек, каждый на автомобиле. Мы займемся этим прямо сейчас. В городе сотни подобных мест. Мы сделаем все, что сможем.
— Я искренне надеюсь на это, — прошипел Висенте. — Вы понимаете, чем мы рискуем?
Глауэр застыл как каменный и ничего не ответил. После долгой, напряженной тишины он повернулся и посмотрел на Кэкстон.
Висенте заговорил.
— Что еще? Что вы хотите сказать?
— Это убийство совершено со значительно большим насилием, чем прежние, уже виденные нами преступления этого вампира, — ответила она.
Когда-то она думала, будто этот вампир был другим. Мол, у него было какое-то чувство собственного достоинства и добропорядочность. Аркли не верил, и она должна была его послушаться.
— Я бы сказала, тут есть особый рисунок. Он начал с того, что ранил Гейстдорфера Он мог убить его там же и тогда же, но у него хватило выдержки, чтобы остановиться. Потом он был спровоцирован на убийство офицером Гэррити, который пытался прикончить его. Потом он убил Гейстдорфера, ибо был голоден. Семью из Нью-Джерси, — сказала она, показывая в сторону аллеи и машины с покойниками, — он прикончил из-за спешки. Отсюда он направился прямиком к дому. Монтроз активно помогал ему. Он всю свою жизнь мечтал стать лучшим другом вампиров. А вампир убил его только потому, что тот знал, где были гробы… только для того, чтобы спрятать концы в воду. Человеческая жизнь потеряла для него всякое значение. Он превратился в настоящего социопата, способного действовать хладнокровно. Он стал страшнее, чем когда бы то ни было, и это не предел.
Висенте был и так бледен. Он отвернулся к заливаемой дождем улице. Он не смотрел на Кэкстон.
Она обошла его, заглянула прямо в лицо. Это была самая опасная часть игры, в которой она должна была положиться на него как на разумного человека.
— Сначала он не хотел пробуждать других. Он хотел, чтобы они покоились с миром. Это было до того, как он начал меняться. Я думаю, теперь он способен на то, чтобы вернуть их к жизни. Ему достаточно только пробудить одного или двоих… и он пробудит их всех.
— Чистой воды гипотеза, — ответил Висенте слабым голосом.
— Может, и так, но отталкиваться мы должны от этого.
Пришла пора раскрыть свои карты.
— Господин начальник полиции, — сказала Кэкстон, — я бы хотела дать вам совет, если только вы слушаете.
Висенте сморщился, но, молча посмотрев на нее, в конце концов кивнул.
— Вам следует полностью эвакуировать город.
Она замерла, ожидая, когда Висенте начнет орать.
Долго ждать не пришлось. Пока он высказывал все, что думает о ее предложении, она терпеливо ждала, когда стихнет словесный шторм. Она практически не запомнила, что он орал.
— Мы обыщем этот город снизу доверху ради этих гробов, — сказала Кэкстон. — Я сделаю все, что в моих силах, чтобы найти их до заката. Но если поиски будут безуспешными…
— …У вас есть совет и насчет того, что может произойти?
Кэкстон посмотрела ему в глаза. Прямо в глаза — словно вампир, гипнотизирующий жертву. Ей не хватало магической силы, но она надеялась, что ее искренность и страх произведут тот же эффект.
— Если мы не сможем найти гробы до заката, нам нужно быть готовыми. Готовыми к встрече с армией вампиров. Именно об этом мы и говорим. Они поднимутся голодными и будут убивать все, что видят. Господин начальник, мне нужно, чтобы вы дали мне полномочия начать планирование операции на сегодняшний вечер.
— Сегодня? Сегодня вы собираетесь одной левой прикончить всех этих вампиров?
— Нет, мне понадобится помощь, чтобы собрать свою собственную армию. Мне понадобятся офицеры, мне понадобится оружие и мне понадобится, чтоб вы не стояли у меня на пути. Мне нужно, чтобы вы перестали мыслить юридическими понятиями. Мне нужно, чтобы вы стали мыслить об этом не как о расследовании, а как о войне.