Девчонки, я приехал!

Странным и, кажется, опасным был тот человек со станции. Он почему-то шёл следом за ними, не отставал. Надинька поначалу не обращала внимания, а потом стала посматривать. По Москве ходили жуткие слухи об убийствах – как раз в пригородных поездах. Хорошо, что Коля увязался за ней, одной слишком страшно, и вокруг никого.

– Вот там, – говорила Надинька, чтоб не оглядываться поминутно, – дача знаменитого писателя Фадеина, знаешь такого? Который «Штурм» написал и «Долгое лето»?

– Не может быть!

– Так и есть!

– И ты его видала?! Своими глазами?!

– Папа был знаком, – сказала Надинька. – Мы иногда у них обедали. Впрочем, я совсем маленькая была, – добавила она, чтобы не выглядело так, что она хвастается.

На самом деле, у Фадеиных обедали ещё прошлым летом. Было весело и шумно, много молодёжи, а один, самый смешной, по фамилии Евтушенко, назвался поэтом и читал свои стихи, а потом понарошку ухаживал за Надинькой. И хозяева, и отец унимали его и хохотали.

Под вечер приехал главный гость, знаменитый артист Василий Васильевич Меркурьев с женой и детьми. Надинька, когда её представляли, вся покраснела и не могла дышать.

– Ишь, зажглась как, – заметил Василий Васильевич добродушно. – Словно огонь загорелся! Не тушуйся, рыжая! Я свой!..

Потом Надинька играла им на рояле. Она бы ни за что не согласилась, но отец попросил негромко:

– Сыграй Рахманинова, дочка.

И она села за рояль, и играла долго.

Надинька вновь оглянулась, пряча нос в воротник.

Тот человек неотступно следовал за ними. Горбом вздымался его солдатский вещмешок.

Расчищенная дорога круто поворачивала влево, к Фадеиным, а к Надинькиному дому было не подойти, снегу навалило почти до половины забора, и никто не чистил.

Странное дело.

Забыв про Колю, она побежала дальше по дороге, но та вскоре стала уходить в лес, отдаляться от дачи.

Растерянная Надинька вернулась к своим воротам. Коля топал за ней – туда и обратно.

– Ты чего, заблудилась? – спросил он, когда они вновь оказались на повороте. – Не помнишь, куда идти?

– Вот наш дом, – сказала Надинька. – Но там… никого нет.

– А кто там должен быть?

– Новые хозяева. Они ещё осенью вселились.

– Так вы дом продали, что ли?!

Черпая короткими ботами снег, Надинька полезла по нерасчищенной целине к воротам. Ноги моментально оледенели, и в этом не было никакого смысла – участок был тих, глух, завален снегом.

Там явно никто давно не жил.

Стараясь попадать ровно в свои следы, она вернулась на дорогу и принялась варежкой выгребать из бот снег. Распрямилась и столкнулась взглядом с тем человеком, который преследовал их. Он подошёл совсем близко.

– Надя? – негромко спросил человек. – Надя Кольцова?

Голос у него был… неприятный, надорванный.

Надинька сделала шаг назад, словно попыталась спрятаться.

Коля переводил взгляд с одного на другую.

Человек стащил с головы шапку. Оказался он лыс, костистый череп обтянут загорелой, словно обожжённой кожей.

– Не узнаёшь?..

Надинька покачала головой – как она могла его узнать, ведь она никогда его не видела!

Коля бодро спросил:

– А вы, товарищ, кем будете?

– Кем буду – не знаю, не решил ещё, – отозвался лысый, – а раньше был начальником госпиталя. Любочка, Любовь Петровна, под моим началом служила и на руках у меня умерла. Не помнишь?

– Яков Михайлович? – пробормотала Надинька. Губы плохо слушались. – Откуда вы?

Человек усмехнулся и ответил так, что всё сразу стало ясно:

– Из разных мест, отовсюду.

Это означало – из лагеря.

Коля моментально посуровел – как-никак перед ним враг! Может, советской властью и перевоспитанный, но всё же враг. Нужно быть начеку.

– Яков Михайлович, – повторила Надинька, словно пробуя имя на вкус. – Вы… вы совсем другой были!

Человек нахлобучил шапку и привычным движением полез во внутренний карман телогрейки.

– Хочешь, документ посмотри. Вот она, справка. Тут всё написано – Яков Тихонравов освобождён с поселения.

Надинька посмотрела на трепетавшую на ветру бумажку, не понимая, к чему она ей нужна, а вот Коля взял и прочитал внимательно.

– Папа в сентябре умер, Яков Михайлович. Мы теперь на городской квартире вдвоём с Агашей! Помните Агашу? Вы её учили яблоки в марганцовке мыть, чтоб заразу не подхватить! И картошку чистить! Вы шкурку с картошки тонко-тонко срезали, так никто не умел!

Человек улыбнулся.

– Я же хирург. От чего умер Павел?

– Сердце не выдержало.

– Понятно.

Собственное Надинькино сердце колотилось быстро-быстро.

– Собственно, я к вам и шёл, к Павлу, – признался доктор Тихонравов. – У меня в Москве никого, ни единой живой души не осталось. Только Павел. Н-да… А тут…

Надинька обернулась и посмотрела на пустой дом.

– Там никого нет, – сказала она. – Мы в октябре уехали и дачу новым хозяевам сдали. Поедемте в город, Яков Михайлович!.. Вы пока у нас остановитесь, Агаша рада будет!

Надинька ни минуты не сомневалась, что Агаша действительно будет рада, ведь этот человек – почти родственник, друг мамы и папы, выбравшийся из прошлого сюда, к ним! Из прошлого никто не возвращался, а доктор вернулся, и теперь Надинька его никуда от себя не отпустит.