Девчонки, я приехал!

— Ну, так, — выговорил наконец парторг ЦК. — Ты, Сергей Ильич, ступай пока на своё рабочее место, а мы тут с товарищами подумаем, как теперь быть.

Директор попытался возразить, но парторг махнул рукой:

— Ступай, ступай!..

Боря Смирнов, когда начальник изложил своим, зачем его вызывали в дирекцию, да ещё так срочно, сначала впал в онемение, а потом, наоборот, разорался — хорошо, в механосборочном было так шумно, что никто не слышал, что именно он орёт.

Дядя Коля Логунов махнул Сергею Ильичу рукой — двигай, мол, в конторку, там побалакаем.

Боря всё надрывался беззвучно — содрал с головы кепку и швырнул оземь.

— Ишь ты, — оценил дядя Коля, ткнул Смирнова в плечо и прокричал на ухо: — Давай за нами, Бориска! Шуруй, шуруй!

Друг за другом они поднялись по железной лестнице, и дядя Коля плотно прикрыл за собой дверь.

— Какого чёрта они выдумали! — набравши воздуха, закричал Боря, видимо, с того места, на котором остановился. — Там брак был литейный, это каждый на заводе знает! Мы же его сами и варили! А потом проверяли, акт составляли!.. И всё чики-чики!..

— Ты вот что, — сказал дядя Коля. — Ты пока помолчи, Бориска. А ты, Сергей Ильич, отвечай, чего этому сукину сыну от тебя надобно.

Сергей Ильич не сразу и понял, о ком его спрашивает старый мастер.

— Чего он к тебе прицепился? Чего он, к примеру, к главному инженеру не прицепился? На нём ответственности поболе, на главном-то! Мож, ты ему где дорогу перешёл?

— Кому? — спросил Боря с недоумением. — Кому Сергей Ильич дорогу перешёл?

— Да Гицке этой вашей, кому, кому! Начальнику первого отдела! — сердито сказал дядя Коля, полез в карман, выудил кисет, сложенную газету и стал сворачивать самокрутку. — Вы что ж, маленькие, что ли, товарищи инженера`? Не понимаете, что такие дела запросто так не делаются и обвинения энти для чего-то нарочно выдумываются! Вот и спрашиваю я тебя, Сергей Ильич, где ты ему дорожку перешёл?

Начальник КБ посмотрел на Борю Смирнова, словно ища у него поддержки, и признался:

— Да я его раньше никогда и не видел, дядя Коля. Ну, то есть видел! Ну, то есть увидел впервые, когда он на завод пришёл!

— Это дело так оставить нельзя, — снова горячо заговорил Боря. — Мы соберём комсомольское собрание и потребуем снятия всех обвинений!

— Дак ещё не обвинили! — перебил дядя Коля. — Погоди ты со своим собранием! Вам всё только на собраниях глотки драть!..

— Я должен работать, — сказал Сергей Ильич. — Участвовать в склоках у меня времени нету.

— А как заставят?

— Что заставят?

— В склоках участвовать? А работу работать не дадут? Чего ты делать станешь?

— Мы должны защитить честное имя нашего товарища и руководителя!..

— Да погоди ты, Бориска! — опять перебил дядя Коля. — Прежде помозговать надо, тута какой-то подвох. Вот печёнкой подвох чую!.. Кабы совсем того…

— Чего — того?

— Кабы совсем плохо тебе не пришлось, Сергей Ильич, — закончил дядя Коля очень серьёзно.

Март, 1957 год

Сидеть было неудобно, сцену почти не видно, но зато слышно отлично.

В консерватории давали отчётный концерт. Выступали преподаватели и будущие выпускники, и Марк, сосед, сын Фейги и Ефима, достал два пропуска — Надиньке и Мирре.

Сам он прошёл по ученическому билету. Марк занимался в музыкальном училище имени Гнесиных и подавал большие надежды.

Они сидели, стиснутые со всех сторон такими же молодыми, жаждущими музыки людьми, слушали, затаив дыхание, а потом аплодировали бурно, горячо.

Солидная публика из партера оглядывалась на них с удовольствием.

Мирка успевала рассматривать и публику, и артистов, и с азартом оценивала исполнение, а Надинька ничего этого не могла.

Она только слушала.

Так давно в её жизни не было настоящей музыки!

Упражнения Марка и её собственные на кабинетном рояле в зачёт не шли.

— Мирка, сейчас будет Григ, а во втором отделении Рахманинов!

— Смотри, какой интересный военный! Он тоже музыкант, как ты думаешь?

— Господи, какой ещё военный?..

— Ну вон, в третьем ряду! Рядом со старухой! Видишь, такая величественная? Причёска короной?

— Это не старуха, — прошептал Марк, перегнувшись к ним. Тёмные глаза его смеялись. — Это Елена Фабиановна Гнесина.

Надинька ощутимо ткнула Мирру локтём в бок:

— Вечно ты!

— А военный? — не унималась несносная Мирка. — Который рядом? Неужели сам Петр Ильич Чайковский?

Марк посмотрел, словно проверяя, а потом признался, что военного он не знает.

На сцене худая, как спичка, нескладная девчонка с нелепо торчащими в разные стороны жёсткими косицами уселась к роялю, подвигалась туда-сюда, пристраиваясь, занесла руку и замерла.

Слушатели замерли вместе с ней.

Девчонка плавно подняла и опустила вторую руку, и началось колдовство, словно она волшебной палочкой взмахнула. Вдвоём с Григом — нет, нет, втроём, третий рояль! — они сотворили небольшое, живое, пламенное чудо из музыки и виртуозного исполнения.

У Надиньки глаза против воли налились слезами.

…Она не станет плакать под Грига, ни за что на свете не станет! Она комсомолка, отличница, вскоре станет инженером, что за сентиментальщина!