Среди ночи она проснулась да так уж и не заснула до утра. Думала о себе, о бригадире, слушала далекий, приглушенный расстоянием шум работающих на ночной пахоте тракторов. И хотя никак нельзя было определить, какой шум принадлежит трактору, который перепахивает забракованный ею клин, но Варе чудилось, что она различает особый, непохожий на другие, укоризненный шум, будто трактор этот каждым своим выхлопом стучался ей прямо в сердце. Наново и крепче прежнего Веря усомнилась в своей правоте. И ночью перебороть постыдную свою слабость и вернуть свое душевное равновесие было почему-то гораздо трудней, чем днем. Уж не в том ли все дело, что ночью усомнившемуся человеку просто не на что в темноте опереться и остается он один на один со своей совестью?
Варе вдруг показалось, что взялась она за непосильное для себя дело. Просто слабовата она — и все тут. В другой бригаде, может, и потянула бы, а здесь… Один верзила Пшеницын чего стоит! А Алексей? Уж лучше бы обругал он ее, чем вот так вкрадчиво и тоскливо урчать своим трактором. Всю душу он у нее вымотал…
Рано утром, выйдя из палатки, она заметила, как, завидев ее, проворней зашевелилась у костра Федосья. Сначала Варе стало смешно, что такая солидная тетка побаивается ее, а потом подумалось горько: «Никто меня здесь не любит, только боятся. Доработалась!»
Ей захотелось вдруг узнать, все ли еще подпрыгивает на сиденье прицепщик Митя или уже устроился поудобней, и Варя пошла в степь, в сторону забракованного клина. Ни трактора, ни Мити с Алексеем она там не увидела. Немым укором ей лежал пустынный свежеперепаханный клин. Варя в нескольких местах смерила глубину пахоты и осталась довольна. Она взобралась на вершину бугра, поискала глазами трактор и нашла его в низине за отростком оврага.
— Чего это вы сюда забрались? — беспечно спросила Варя, подходя к трактору, и сама расслышала неподвластную ей виноватинку в своем голосе.
Алексей с Митей поднимали лемеха у плуга, собираясь возвращаться на стан.
— И как ты проглядела: мы тут еще отыскали небольшой кусок с огрехами! — похвастался Митя и улыбнулся Варе припухшими сонными глазами, показывая, что больше на нее не сердится.
Теплый громыхающий трактор заспешил на стан. Варя сидела рядом с бригадиром в кабине трактора, Митя по-птичьи прикорнул на высоком сиденье прицепщика.
Алексей мельком глянул на Варю и отвернулся. Он все еще не понимал, как случилось, что его переучивает работать эта слабая девчонка, которая тайком от всех по книжке изучает трактор и нашла в Мите-прицепщике великого знатока двигателей внутреннего сгорания. Ему вдруг очень захотелось узнать Варино искреннее мнение о нем: какой он бригадир, ну и человек тоже.
Сейчас самое подходящее время сказать ей, что вчера он смалодушничал и покривил душой, пытаясь отложить перепашку забракованного клина на сентябрь. Затем, чтобы у Вари не создалось превратного мнения о бригаде и личности самого бригадира, нужно было внушительно разъяснить ей, что не велика беда, если они в этом месяце не выйдут на первое место: августом год, как известно, не кончается. А дутой славы им не надо — завоюют настоящую!..
Но язык Алексея не поворачивался выговорить все это, особенно вступительную, покаянную часть.
Варя с независимым видом смотрела прямо перед собой, будто не на тракторе ехала, а сидела в театре. Алексей покосился на нее, откашлялся и сказал:
— А ты загорела… Сильно загорела!
— На таком солнце загоришь! — охотно отозвалась Варя, и бригадир понял: она не очень-то зазнается оттого, что переучивает их работать.
— Нос у тебя скоро начнет облезать! — добавил ободренный Алексей.
— Уже начал, — доверительно сказала Варя, и Алексей понял: она и без его слов догадывается обо всем том, о чем он так и не решился с ней заговорить.
Радуясь, что так или иначе, но Варе уже все известно и ему, следовательно, можно теперь не делать обидных для бригадирского самолюбия признаний, Алексей облегченно вздохнул и предложил великодушно:
— Ты не стесняйся, спрашивай у меня, если что не ладится, а то одной тебе трудно здесь.
Крупное солнце выкатилось из-за бугра — еще не жаркое, по-утреннему ласковое. Свежий ветер дохнул Варе в лицо мягкой лесной прохладой, будто ехали они не в голой степи, а вдоль сплошной стены леса, который подымется тут во весь рост лет через двадцать.
Варя счастливо улыбнулась — ветру, нежданной лесной прохладе, пришедшему наконец согласию с бригадиром. Чтобы Алексей не думал, будто она только им одним и занята, Варя обернулась к Мите, клюющему носом на своем птичьем нашесте, крикнула ему:
— Смотри не свались! — и лишь после этого взглянула на соседа.
Усталое, запорошенное пылью лицо Алексея показалось вдруг Варе простым, совсем не гордым. И откуда она взяла, что бригадир так уж много о себе воображает?
Алексей сбоку пристально разглядывал Варю. Он видел кончик носа, просвеченное утренним солнцем розовое ухо и уголок задумчивого глаза. Варин государственный глаз был темно-карий, с золотистой искоркой в глубине.
ОСТАНОВКА В ПУТИ