Дева и Змей

— Потому что ты хочешь вернуться. К своему рыцарю, светлому рыцарю Гюнхельду, — произнес Невилл нараспев, и они оказались в лесу, за Змеиным Холмом, по колено в светло-зеленых папоротниках, в сладких и свежих запахах цветов и деревьев, и бесшумно выплыли из-за деревьев навстречу хозяевам Облако и Камышинка.

— Курт не рыцарь.

— Рыцарь, Элис, рыцарь. И не только твой. Мой — тоже. Наша судьба, — принц подсадил ее на лошадь и, улыбаясь, смотрел снизу. — Он уже многое знает, а узнает еще больше, прежде чем решится на что-нибудь.

— Невилл, — Элис склонилась к нему, — о чем ты говоришь? Ты знаешь, что в Ауфбе верят…

— Знаю. Не он первый, сиогэй.

— И не он последний?

— Думаю, да. Позвони ему, попроси встретить тебя в отеле, не можешь же ты вернуться в Ауфбе пешком. Каюсь, я не подумал об этом, когда пришел за тобой. Горожане считают, что Гюнхельд увез тебя, вот пусть он и привезет.

— А не все ли мне равно, что думают горожане?

— Нет, — Невилл посерьезнел, — пока — нет. Будь осторожнее с ними, Элис.

— Ты же не знаешь, — она спешилась, соскользнула с седла в его объятия и теперь сама смотрела снизу, — я за тобой шпионила. Сначала, когда не знала, как все будет, думала, что ты… не знаю даже, кто. Думала, что тебя не бывает. А Курт мне поверил, мне же никто не верил. И мы договорились, что я буду рассказывать… все. Как бы смотреть со своей стороны. Курт — как обычный человек, а я, как… экстрасенс, что ли? Медиум? И я рассказывала.

— Да, я знаю. Ну и что? Ты не Далила, и не Марья Моревна, чтобы выведывать мои тайны мне на погибель. Ты знаешь теперь мое имя, но разве Гюнхельд узнает его от тебя? И разве узнает он о том, что вечерняя и утренняя зори могут убить меня?

— Но получается, что я тебя обманывала, или что-то вроде того.

— А разве я спрашивал, рассказываешь ли ты кому-то о наших встречах?

— Нет. Подожди, а что там с именем? Ты ведь сказал, чтобы им можно было воспользоваться, нужно самому назвать его. Как получилось с Куртом.

— И не получилось с его матушкой. Но чужим именем можно воспользоваться, если его назовет тебе фейри. Вот что, — Невилл подхватил ее и снова усадил в седло, — потом позвонишь Гюнхельду. Пора рассказать тебе хоть немного о том, на что ты способна, моя фея, рассказать хотя бы о том, почему я называю тебя феей.

Давно и далеко…

…В горном замке, уединенном, считающемся неприступным, недосягаемым даже для пушек, царила атмосфера не то траура, не то военных сборов. Принцесса, узнав о том, что муж велит ей отправляться на родину, разозлилась, потом расплакалась, потом начала отдавать распоряжения прислуге, одновременно горько жалуясь пасынку на жестокого мужа.

Наверное, она тоже что-то чувствовала. Вряд ли принцесса была ясновидящей, но женщины, случается, предугадывают несчастья и даже пытаются предотвратить их. Только Михаил не помнил случая, чтобы это удалось. Обычно все становилось только хуже. А принцесса обмолвилась, что князь бессердечно отсылает ее, не позволив даже проститься. Почему он не приехал сам? Почему не поцелует на прощанье детей? Почему она не может поговорить с ним?

“Потому и не приехал, что боится этого разговора”, — мог бы сказать Михаил. Но кто же объясняет женщинам такие вещи.

Еще он знал, что отец отправил в замок его, потому что сам, случись беда, не сумел бы защитить жену. Но какой беды он ждет? Что угрожает мачехе в этом орлином гнезде, куда ведет единственная узкая тропа, простреливающаяся по всей длине? Что угрожает ей за стенами, сложенными из камня, крови и колдовства?