Дева и Змей

– А вы здорово испорчены капиталистической моралью, – заметил Курт, – или я недостаточно хорошо знаю разговорный английский. Приятеля. Или между значениями этих слов такая большая разница?

– Существенная.

– Видимо, зависит от контекста, – Курт пожал плечами, – если я приду с девушкой, следовательно, и Георг… Ага. Буду знать. Элис, а как вы смотрите на то, чтобы сходить куда-нибудь не по делу? Не в порядке расследования, а просто так. В кино, например. Не здесь, конечно, а хотя бы в том же Берлине.

– В смысле? – она слегка растерялась. – Вы, что же, приглашаете меня на свидание?

– Можно назвать и так.

– Курт, – серьезно произнесла Элис, глядя ему прямо в глаза, в серые, теплые глаза, – у меня есть парень. И у нас все серьезно. Я собираюсь выйти за него замуж.

– Да, пожалуйста! Но почему это мешает нам сходить в кино? Опять какие-то языковые тонкости?

– Я не ваша девушка.

– Вы – мой приятель, – он усмехнулся, – с приятелем можно сходить в кино, или здесь тоже какой-то подвох? У меня, Элис, не так, чтобы много было знакомых в Германии. Только Георг, а он очень занятой человек, так что вы – единственная доступная компания. Наиболее, надо признать, предпочтительная. Ну, так как?

– Я подумаю.

– Как все сложно, – вздохнул Курт, – я заеду за вами завтра в десять. Да, и Элис, не рассказывайте моей матушке, зачем мы едем в Берлин.

– Я понимаю.

– Знаю, что понимаете, но госпожа Гюнхельд – еще тот дознатчик.

Элис рассеяно кивнула.

“Мой приятель?”

Что ж, это полностью соответствовало идее равенства полов. Многие подруги Элис были феминистками, и сама она сочувственно относилась к угнетенным и бесправным женщинам, ведущим отчаянную борьбу за себя и свое достоинство. Другое дело, что Элис никто и никогда не угнетал по-настоящему, и она лет в двенадцать перестала чувствовать себя “приятелем” в отношении мальчиков. Старые друзья – ровесники – постепенно отдалялись. А новые, года на два старше… ну, мама говорила о них: “твои поклонники”. Отец же насмешливо фыркал: “свитские”.

Нет, нельзя забывать о том, что Курт – русский, и вообще, комсомолец. Практически, коммунист. А это совсем, совсем иная, не до конца понятная культура.

Они молчали. Говорить больше ни о чем не хотелось, а небо так завораживающе и мягко меняло оттенки синевы, перебирая, пока не погасло солнце, свои вечерние одежды. Особый наряд для невидимого из-за холма заката. Особый – для сумерек, сквозь которые город внизу виделся, как сквозь слой тончайшего серого шелка.

…прекрасные серые сумерки…

Невилл! Он наблюдает за ней. Прямо сейчас. Он смотрит на нее…

На мгновение Элис почти поверила в это.

– А как его зовут, вашего жениха? – негромко поинтересовался Курт.

– Зачем вам? – мгновенно отреагировала Элис, мигом выбросив из головы вздорные мысли.

– Так, – Курт пожал плечами, – хочу узнать о вас как можно больше и подбираюсь исподволь. Сначала, чтобы усыпить бдительность, интересуюсь незначительным.

– Розенберг, – ответила Элис, – Майкл Кристоф Розенберг. А зачем вам знать обо мне как можно больше?

– Работа такая, – вздохнул Курт.

…Он подал ей руку, когда они начали спускаться с площадки по винтовой лестнице, и Элис было приятно почувствовать тепло его ладони. Странно, когда поднимались, и Курт поддерживал ее под локоть, она не замечала в его прикосновениях ничего особенного. Элементарная вежливость, не больше. Или несколько слов, сказанных без всякого подвоха, что-то изменили в ровных, приятельских отношениях?

Она не удивилась тому, что ощущение было приятным. Что может быть неприятного в молодом человеке такой наружности? И нельзя сказать, чтобы Элис, когда выпадала минутка, не задумывалась о том, что Курт за три дня знакомства проявил к ней неприлично мало внимания того рода, на которое может рассчитывать красивая и богатая девушка. Но во-первых, с учетом всех обстоятельств, невнимание это было вполне объяснимым. А во-вторых, особого отношения со стороны Курта Элис не то, чтобы не хотелось… как уже было сказано выше: ей нравились молодые люди его типа, и ей нравился лично Курт Гюнхельд, очень самостоятельный и решительный для своего возраста, но о Невилле, хозяине Черного замка Элис задумывалась куда чаще. Не в том дело, что и он тоже понравился ей – нет уж, увольте, колдуны и эльфы не подходящий предмет для симпатии современной девушки, – а в том, что Невилл просто-таки заставлял о себе думать. Сплошная загадка от пяток до макушки. Одна прическа чего стоит!

И все-таки, когда Курт выпустил ее ладонь, Элис почувствовала легкое сожаление. Что-то могло произойти, что-то… чего поневоле ожидаешь, когда красивый и заботливый, такой интересный парень рядом с тобой в романтической полутьме старинной башни. Русские, конечно, далеко не так свободны в отношениях между полами, как современная американская молодежь, но он мог хотя бы слегка пожать ее пальцы. Невинный знак внимания.

У порога дома Элис Курт пожелал ей спокойной ночи и напомнил, чтобы она обязательно заперла дверь.

Давно и далеко…