Дева и плут

— Я утопила эту мечту в море вместе с пером и пергаментом.

Он накрыл ее сцепленные вместе руки ладонью. Это был жест скорее брата, нежели возлюбленного.

— Ты снова будешь писать.

Тоска, яростная, как и ее сожаления, тисками сдавила грудь.

— Мне нечем и не на чем.

Он вытянул из-за ворота узкую, помятую коробочку реликвария и открыл ее. Внутри лежало три пера. Он достал одно и протянул ей.

— Это тебе. От Блаженной Ларины.

Онемев, она приняла перо. Гладкий, пожелтевший стержень давным-давно лишился оперения и так же давно не окунался в чернила. Размером немного меньше гусиного, перо лежало в ее ладони как влитое. Она уставилась на него, приоткрыв от удивления рот, а потом подняла глаза на Гаррена.

— Что значит — от Блаженной Ларины?

Вместо ответа он, порывшись в котомке, положил на скамью небольшой лист старого пергамента, чернильницу и нож.

— А это от меня.

Она перебрала все предметы по очереди, взвешивая их в руке, точно драгоценный металл.

— Пиши, Доминика. — Он встал и закинул котомку за плечо. — Господь не хочет, чтобы ты бросала свою мечту.

Крепко зажав перо в кулаке, она почувствовала, как радость внутри нее борется с печалью оттого, что он прощается с ней, и грустно улыбнулась.

— Он начал с тобой разговаривать?

Он ответил, не оборачиваясь:

— Да. О тебе.

И ушел прежде, чем она нашлась с ответом.

Не выпуская перо, она взяла чернильницу, потом, отложив и то, и другое, схватила пергамент и нож, пытаясь удержать в руках все свои сокровища разом, чтобы они не исчезли, как Гаррен. Пересев на землю, она развернула лист пергамента на скамье, торопясь обновить его, пока не стемнело. Пергамент был не новым, но прежний владелец позаботился о том, чтобы тщательно соскоблить все, написанное ранее, и аккуратными линиями наметить строки.

Боже, я не представляю, как сложится моя жизнь вне обители. Я просто знаю, что не могу там остаться. Отныне я больше не буду учить Тебя, что надо делать. Научи меня Ты.

Она обмакнула перо в чернильницу и написала одно-единственное слово. Сестре. Гаррену. Богу.

Спасибо.

*** 

Первый понедельник июля — как и все понедельники после отъезда лорда Ричарда — мать Юлиана провела на коленях, вымаливая у Бога прощение. За окошком, в опустевшем без Доминики саду, лениво жужжали пчелы.

Она перенесла вес с онемевшего левого колена на правое. Еще три молитвы Богородице, и Господь, возможно, простит ее. Правда, она не была уверена, что сможет простить себя сама.

— Матушка Юлиана, пилигримы вернулись.

Как странно, подумала она, отталкиваясь от деревянной молитвенной скамьи и вставая. В голосе сестры Агнес почему-то не было ликования. Значит, не у нее одной сегодня тяжело на душе.

— Хорошо, сестра Агнес. Приведи ко мне сестру Марию. — С Доминикой она поговорит позже.

— Не могу.

— То есть как?

Сестра Агнес всхлипнула. По ее щекам потекли слезы.

— Сестра Мария умерла.

Мать Юлиана перекрестилась дрожащими пальцами.

— Как это произошло?

— Не знаю, матушка. С нею была Доминика.

Она вздохнула. Настало время встретиться со своими грехами лицом к лицу.

— Приведи ее ко мне.

С нею без приглашения явился наемник. Верно, чтобы забрать свою награду, которую он, вне всякого сомнения, заслужил. Мать Юлиана поняла это в ту же минуту, когда увидела их стоящими вместе в проеме двери. Можно было даже не спрашивать. Девочка превратилась в женщину, и это превращение усмирило ту неугомонную энергию, которая раньше пронизывала каждое ее движение.

Уже не девственница. Лорд Ричард будет доволен, подумала она с содроганием. Но то был только ее грех. Доминика не должна за него расплачиваться.

— Добро пожаловать домой, Доминика. — Она обняла ее точно маленькую девочку, которой та когда-то была. — Я знаю о сестре Марии. Мне очень жаль.

— Мать Юлиана, — встрял паломник, — мне надо сказать вам…

— Не сейчас, — ответила она, качая головой. — Моя овечка вернулась.

— Но Господь послал мне знамение…

— Несомненно о том, что Доминика должна вступить в орден.

На секунду он замер с раскрытым ртом. А потом улыбнулся.

— Именно так, мать Юлиана.

— Господь явил мне такое же знамение. — Странно, но хорошо, что наемник ее поддержал. Может быть, он даже не попросит денег. А с лордом Ричардом она как-нибудь разберется.

Она отодвинула Доминику на длину руки и окинула ее взглядом. Как же быть? Девушка вроде бы стала еще выше ростом. Хорошая ряса сестры Марии не придется ей впору, даже если надставить низ, а денег и времени на то, чтобы сшить новую, нет.

— На следующей неделе сестра Мария будет смотреть с небес, как ты приносишь обеты.

Девушка шагнула назад.

— Я не вступлю в орден.

— Но, дорогая моя, я больше не возражаю. — Настоятельница переплела руки на груди и просунула их в рукава. В синих глазах девушки, еще недавно таких пронзительных и непокорных, она разглядела новообретенное смирение. И, кажется, что-то еще. Или кого-то. Кого же?

— Ника, — заговорил наемник. — Ты же так этого хотела…