Дева и плут (ЛП)

Вот и закончилось их паломничество — близ обломка скалы на краю света. Та, которая всегда была для нее примером, та, чья вера казалась безупречной, всю жизнь прожила во лжи. Как долго до нее доходило, что даже безупречная вера ведет в никуда. Бессмысленно верить в Бога. Бессмысленно все, кроме существования в этом бренном мире, которое в любой момент может оборвать смерть.

В теплом сиянии свечи кожа сестры казалась прозрачной. Иннокентий приник к ее бледной руке, осуждающе глядя на Доминику бусинками своих карих глаз, как будто в ее силах было предотвратить неизбежное.

Сестра почесала за его единственным ухом.

— Приглядывай за ним.

Когда меня не станет.

— Не волнуйся. — Она приласкала пса, и втроем они образовали круг. Одной рукой она обнимала сестру, другой держала Иннокентия, и нечем было утереть слезы, которые катились по ее щекам и капали с подбородка.

Тише шороха листьев сестра прошептала:

— Мы были вместе… всего один раз. Но я вспоминала об этом всю жизнь, каждую ночь.

— Pater noster, qui es in caelis, — пробормотала Доминика, — sanctificetur nomen tuum.

Она задремала, держа ее за руку, а когда проснулась, холодная, темная комната была пуста. Бессмертная душа сестры отлетела на небо.

Глава 23.

Непостижимо, но снаружи продолжали без устали перешептываться волны. Не доверяя своим ушам, Доминика выглянула из окна. Тучи, которые ночью застилали небо, теперь скопились на горизонте, загораживая восход. Скалу Ларины сплошь покрывали спящие чайки.

Как может мир оставаться прежним, когда ее жизнь разлетелась вдребезги?

Она вернулась к сестре. Нет. К телу, в которое сестра вернется после воскрешения. Может быть, она ошиблась. Может быть, она не умерла.

Она наклонилась ближе. Грудь сестры была неподвижна. Повинуясь глупому порыву, Доминика открыла рот и сделала глубокий вдох, как будто сестра могла последовать ее примеру и вновь задышать.

Пес, лежавший на безжизненном теле, поднял морду и моргнул несчастными глазами.

В соседнем помещении вразнобой храпели паломники. Перед посещением усыпальницы полагалось всю ночь молиться, но все они выбрали сон, в слабости своей поддавшись соблазну на несколько часов исчезнуть из земного мира. Они, в отличие от сестры, вернутся назад.

Негнущимися пальцами Доминика достала из котомки пергамент, перо и нож, и они мертвым грузом легли ей на колени. Она хотела написать что-нибудь в память о сестре, но впервые не находила слов.

И поняла, что больше никогда не возьмет в руки перо.

Внезапно она испытала острую потребность уйти. Позже она выполнит все ритуалы, которые сопутствуют смерти, поговорит со всеми, кто зайдет поздороваться и вежливо осведомиться, как сегодня здоровье сестры. Сейчас же ей нужно уйти туда, где ее слезы и всхлипывания никого не разбудят.

Она поцеловала сестру в холодный лоб. Иннокентий не пошевелился.

— Охраняй ее, — шепнула она и выскользнула из комнаты. Огибая на цыпочках спящих паломников, она даже не посмотрела, проснулся ли Гаррен.

Выйдя наружу, она набрала полные легкие соленого воздуха и по сырому песку побрела к морю. В одной руке она сжимала пергамент, а в другой нож и перо. На убывающих волнах среди скал покачивались три маленькие лодки брата Иосифа. Монах сказал, что пилигримы должны ползти. Сегодня в полдень, после утреннего покаяния, она тоже должна была встать коленями на мокрую гальку и ползти до острова, чтобы вознести молитву у могилы святой.

Но она больше не ждала знамения о том, что ей можно вступить в орден. Ниточки, которые связывали ее со знакомым миром, оборвались. С нею не осталось ни Бога, ни сестры, ни письма.

Песчаная полоса берега уперлась в груду валунов и обломков скал. Она затолкала пергамент, перо и нож в котомку и принялась карабкаться наверх. Зазубренные камни больно царапали ее ладони, но Доминика была тому только рада. Наверху предрассветный ветер охладил ее веки. Волны, разбиваясь о камни, обдавали ее брызгами и запахом водорослей.

В прошлый раз, когда она чуть не утонула, ее слова уничтожил Бог. Сейчас она расправится с ними сама.

Она открыла глаза, развернула пергамент и ударила его ножом.

Упрямый кусок кожи сопротивлялся. Лезвие прошлось по его поверхности, не причинив большого вреда. Она полоснула его еще раз, сильнее, и пробила в середине большую дыру.

Зашвырнув нож за камни, она взялась за пергамент обеими руками и попыталась разорвать его напополам. Ничего не вышло. Тогда она придавила его башмаком и резко дернула на себя. Половинка листа оторвалась и повисла в ее руке. Она бросила ее в мутные, серовато-зеленые воды.

— Ника, что вы делаете?

Услышав голос Гаррена, она вздрогнула. Он стоял, нахмурившись, внизу, на песке.

— Не надо. — Не дожидаясь ответа, он взобрался на камни и поймал ее за руку, но было поздно. Вторая половинка листа тоже отправилась в плавание по убывающим отливным волнам.

— Ника, зачем? Это же ваши записи. Частичка вас.

— Простите. Вы заплатили за пергамент большие деньги.

— Деньги ничто. В письме — вся ваша сущность.