Дева и плут

Она сбросила его руку. Потом схватила пергамент и, спрятав его за спиной, отошла на безопасное расстояние. Вне его досягаемости она чувствовала себя увереннее и сильнее.

— Господь испытывает нас каждый день. — Солнце взошло уже довольно высоко, и краски рассвета поблекли. Чтобы изгнать ночных демонов, Господь сотворил свет. — Мы должны сопротивляться искушениям Дьявола как при свете дня, так во тьме ночи, и тем самым доказывать, что достойны милости Божьей.

Предмет ее дневных и ночных искушений стоял напротив, облокотившись о поверхность стены, и поблескивая зелеными глазами.

— И кем вы считаете меня при свете дня? Все еще Дьяволом или снова святым?

Доминика уже не знала, кем он был на самом деле. Ясно она понимала только одно: наедине с ним ее плоть, ее кровь, ее душа оживали. Боже, помилуй меня, грешную. Моля Господа о заступничестве, она дотронулась до ракушки, и кусочек свинца живо завертелся под ее пальцами.

— Дьявол вы или святой, но вы — орудие Его.

Резким движением он забрал посох. Оберег апостола Иакова, дернувшись, повис на кожаном шнурке.

— Доминика, сколько можно повторять. Господь не руководит мною.

Гнев его было выдержать легче, нежели ласки.

— Не Господь, значит Дьявол?

На его лице разом отобразились удивление, стыд и еще какая-то эмоция, которую она не смогла опознать. Он открыл было рот, но не произнес ни звука.

Боже, он даже не отрицает. Но отчего-то она испытала не страх, а сердечную боль — за него.

— Не волнуйтесь. За вчерашнюю ночь я понесу полноценное наказание. Трех дней воздержания от пищи должно быть достаточно.

Глупые слова. После того, как вчера она увидела камни, которые стояли здесь со времен сотворения мира — камни, среди которых витали древние духи, — резные изваяния святых и церковные витражи отдалились, стали смутными воспоминаниями.

— Я запрещаю вам голодать. Не хватало только, чтобы по дороге вы падали в обморок.

— Господь придаст мне сил.

— Да, если его чуть-чуть подтолкнуть, — молвил он мрачно. — Вы сегодня завтракали?

— Я не голодна.

Он порылся у себя в котомке, достал сухарь и бросил ей в руки.

— Ешьте.

— Нет! — Ловя сухарь, чтобы он не упал на землю, Доминика нечаянно выронила и перо, и пергамент. Перо чиркнуло по листу, оставляя кривую, похожую на паучий след, чернильную линию. — Смотрите, что вы наделали. Вот, заберите обратно. — Она протянула ему сухарь, но Гаррен уже развернулся и пошел прочь.

— Помогите! Кто-нибудь, на помощь! — раздался истошный вопль.

Кричали откуда-то из-за стены. Посмотрев в направлении голоса, они увидели седовласого человека, который, шатаясь, брел через топкую пустошь.

Ральф.

— Помогите, — еще раз простонал он и упал навзничь.

Перемахнув через стену, Гаррен догнал его, забросил его руку себе за шею и поволок в лагерь. Вторая рука Ральфа лихорадочно металась в воздухе — вверх, вниз, влево, вправо, — творя крестное знамение для отвода нечисти.

Доминика подула на пролитые чернила, сложила письменные принадлежности в котомку и, зажав в кулаке сухарь, бросилась за ними вдогонку.

В лагере Гаррен положил свою ношу возле погасшего костра, от которого тонкой струйкой уходил в утренний воздух дымок. Выражение лица Ральфа было диким. Покрасневшие глаза никого не замечали перед собой. Он пребывал в каком-то своем, ведомом ему одному мире.

Сестра взяла его за плечи.

— Ральф, с вами все в порядке?

Остальные паломники держались на отдалении и взирали на Ральфа как на ожившего мертвеца.

Гаррен помахал перед его пустыми глазами рукой.

— Ты понимаешь, где ты и кто мы такие?

— Я провел ночь один на болоте, и мне явился Господь.

Вид у него был настолько безумным, что Доминику пробрала дрожь. Кто явился ему посреди ночи — истинный Бог или древние языческие божества?

Ральф поднял глаза на сестру Марию.

— Он вернул мне мою душу.

— Господь милосерден, — проговорила она, обнимая его и баюкая как маленького ребенка.

На грудь Ральфу прыгнул Иннокентий и своим маленьким розовым языком принялся слизывать с его лица слезы. Доминика дернулась было ему на помощь, но Ральф — тот самый Ральф, который раньше недолюбливал пса — теперь гладил его, насколько позволяли его трясущиеся руки.

Люди молчали. Вчера туман был до того плотным, что поглощал все звуки. Сегодня же стенания Ральфа могли донестись, пожалуй, до самого Эксетера.

Взгляд Ральфа медленно прояснился. Будто очнувшись ото сна, он ощупал плечо Гаррена, а сестру тронул за щеку.

— Вы настоящие? Где я?

— Ты в безопасности. Расскажи, что произошло, — сказал Гаррен.

— Когда я ушел, поначалу вокруг был только туман. Я бродил в этом тумане совершенно один. Ничего не было видно. Ничего не слышно, — вещал он жутким замогильным голосом. — Потом меня окружили тени. Услыхав их вопли, я понял, что это души грешников, томящиеся в аду. Бесы заживо сдирали с них плоть. Они горели в огне. Кричали словно умалишенные. Проклятые навечно, они корчились в неописуемых муках. — По его морщинистым щекам, огибая кривой нос, обильно текли слезы. — Господь показал, что ждет меня впереди. Куда я попаду после смерти.