Со всех сторон его — лишенного слуха и зрения — обступили фантастические видения. Пронзительный сатанинский визг сменялся воем невидимых духов. Мимо проплывали, растворяясь в тумане, завернутые в длинные белые саваны девы. Затылок холодило чье-то ледяное дыхание, словно позади бесплотной угрозой притаился призрак. Смех да и только, ведь он верил в призраков не больше, чем в Бога. Но в этом месте был готов уверовать разом во всех.
Упрямо шагая вперед, он твердил себе, что всего этого не существует. Реальны только вязкая земля под ногами, поводья в правой руке и ладонь Доминики в левой. Все остальное — иллюзии, порожденные его воспаленным сознанием.
Солнца по-прежнему не было видно. Только впереди, медленно угасая, мерцало неясное сияние, и Гаррен вел паломников в направлении этого света. Что с ними будет, когда опустится ночь? Как они продолжат путь в темноте?
Вскоре он потерял счет времени. Не представляя, куда заведут его ноги, он шел, не снижая темпа, но не потому что уверовал. Просто ничего другого ему не оставалось.
В конце цепочки кто-то споткнулся.
— Это безумие. — Голос Ральфа. — Я возвращаюсь назад.
— Нет, подожди! — крикнул Гаррен и ощутил, что в цепи стало на одного человека меньше. Ральф, этот единственный человек, не навесивший на него титул Спасителя, ушел, исчезнув в зияющей пасти тумана. Чувство потери было таким острым, словно Гаррен потерял брата, но допустить, чтобы и остальные разбрелись по болотам, было нельзя.
— Сестра, — попросил он монахиню, — поддержите нас песней.
И сверху полилось, обволакивая его защитным коконом и перекрывая стенания духов, ее благодатное чистое пение.
Гаррен вскинул голову.
Песня, распирая грудь, распечатала его горло, и он вопреки туману запел. Он пел, и его переполняла пронзительная радость оттого, что он все еще жив. Пел и не страшился ни старых, ни новых богов. Пусть слышат. Пусть поразят его. Ему было безразлично. Если ему суждено умереть, он умрет, но не перестанет петь — исступленно, неистово, звонко.
За ним с небывалым рвением запели братья Миллеры. Затем Саймон — громко, взахлеб, доказывая всем, что он выучил слова до конца. Потом Джиллиан — протяжно и чисто. И, как обычно запаздывая, — Вдова.
Слева тихо выводила мотив Доминика. Слившись воедино, их голоса образовали хор, прекраснее которого он не слышал нигде, даже в церкви.
Внезапно позади раздался звук приглушенного удара, а следом вопль. Песня оборвалась.
— Что случилось? Все целы?
Обернувшись, Гаррен различил очертания торчащего из земли валуна — большого, пропитанного сыростью камня ростом почти с Доминику. Видимо, в эту махину и врезался Джекин.
— Не расшибся?
— Нет, — ответил Джекин и, заикаясь, спросил: — Что это может быть?
— Это обычный камень, — сказал он. — Или дорожная веха.
— Вон еще один! — крикнул Саймон.
Они увидели несколько валунов, которые образовывали круг.
— Наверное, это какое-то предостережение, — проговорил Джекин.
— Мы пилигримы, а значит бояться нам нечего, — возразила Доминика, но голос ее дрожал.
— Я слышала об этом месте, — тихо сказала сестра Мария. — По легенде несколько дев обратились в камни после того, как осквернили субботу танцами на болотах.
Липкий, почти осязаемый страх стрелой прошил их сцепленные руки. Гаррен стиснул ладонь Доминики. Нельзя, невозможно допустить, чтобы страх загнал их в болото.
— Господь защитит нас! — выкрикнул он ложь, в которую и сам хотел бы поверить. «Проклятье, ну докажи, что Ты существуешь!» — мысленно воззвал он к Всевышнему, который не защитил ни его родных, ни Уильяма.
И вдруг они услышали собачий лай, настойчивый и возбужденный.
— Иннокентий, где ты? Сюда! — крикнула Доминика.
Впервые у звука было четкое направление. И Гаррен, отчаявшись, пошел на этот звук и потянул за собой остальных.
Пока они шли, туман несколько рассеялся. Когда под ногами стала видна земля, по цепочке пронесся вздох облегчения.
Из тумана выплыла каменная стена, и Гаррен еле успел остановиться, чтобы не врезаться. Невысокая, взрослому человеку по пояс, она тянулась в обе стороны. Ее высоты могло хватить, чтобы сдержать овец, но не солдат. Впрочем, здесь, в этом странном месте воевать было не за что.
А за стеною жизнерадостно заливался лаем Иннокентий.
Гаррен выронил руку Доминики и пошел вдоль стены, ощупывая древнюю кладку в поисках прохода. Нашел и ступил внутрь.
И услышал журчание ручья. Увидел маленькие круглые хижины с обвалившимися крышами и кучку булыжников вокруг давным-давно умершего очага.
Чья-то заброшенная стоянка.
С его плеч будто сняли тяжеленный груз.
— Здесь мы и заночуем.