Дева и плут

Напротив собора началось очередное представление. Увидев наряженного Богом актера, Доминика изумленно распахнула глаза. На голове его болтался грязновато-белый парик, а лицо было закрыто позолоченной маской. Актер шатко покачивался на высоких ходулях, скрытых за подолом длинного белого одеяния, а у его ног корчился грешник, за душу которого с энтузиазмом сражался рогатый Сатана.

Она потянула Гаррена за рукав.

— Этого нет в Библии.

— Разумеется, есть. — Зачем он спорит? Он, который отринул Церковь, потому что Бог, которому они поклонялись, стал казаться менее правдоподобным, чем этот актер на ходулях.

Бог взялся за весло и начал дубасить Сатану по пышному заду. Толпа взвыла от смеха.

— Два пенса на сатану! — крикнул какой-то пьяный лучник.

— Нет, — продолжала упорствовать Доминика. — Такого сюжета там нет.

Гаррен быстро огляделся по сторонам, надеясь, что никто не услышал, как она богохульничает.

— Что значит — нет? Вы-то откуда знаете?

Она смерила его долгим, осторожным взглядом, потом привстала на цыпочки и прошептала, задевая губами его висок:

— Я прочла ее.

Три коротких слова на секунду заглушили гомон толпы. Ошеломленный, Гаррен онемел. Он знал, что она умеет читать и писать. Об этом свидетельствовало чернильное пятнышко на ее пальце. Но Библия была написана на латыни. Читать и толковать ее могли только церковники. Да, она выросла в монастыре, но зачем монахиням понадобилось учить нищую сироту латыни?

— Вы читаете на латыни?

— Да. — Она кивнула и, вся преобразившись, расправила плечи. — И пишу тоже.

Можно было представить, чего ей стоило сделать это признание.

Придерживая Доминику за спину, Гаррен завел ее в прохладную тишину недостроенного собора, где никто, кроме Господа, не мог услышать ее кощунственные слова. Западному нефу предстояло вырасти вдвое выше центрального. В отсутствие свода лес огромных колонн подпирал далекое небо, где за облаками прятался Господь, который, казалось, готовился сразить Гаррена за то, что он выдавал себя за святого.

Гулкое эхо ее шагов затихло. Доминика запрокинула голову, глядя ввысь, и коса свободно повисла у нее за спиной.

— В этом храме Господнем может, наверное, целиком поместиться наш монастырь вместе с замком со всеми его деревнями.

По мнению самого Гаррена собор прославлял не бессмертного Господа, а усопшего епископа, надгробие которого возвышалось справа от алтаря. Какими же дураками были те, кто пожертвовал последнее на строительство этой громоздкой усыпальницы. Такую же глупость совершил в свое время и он сам.

Сквозь огромное отверстие в стене в храм проникли лучи заходящего солнца. Доминику окружило мягкое золотистое сияние, превращая ее в земного ангела, и, глядя на нее, Гаррен возжелал уверовать снова.

Он бережно взял ее за руку, подвел к резной деревянной панели, которая отделяла хоры от храма, и усадил на ступеньку. Потом пристроился рядом, потирая большим пальцем маленькую мозоль на ее среднем пальце.

— А теперь, Ника, расскажите мне все, — произнес он, не вполне уверенный, что готов выслушать ее до конца.

На ее челе залегла тревожная морщинка.

— Это новое испытание?

«Да», — подумал он. — «И мне нельзя его провалить».

— Мне нужна правда, а не правильные ответы.

— Хорошо. Я вам верю. — Бровь, похожая на сломанное крыло, приготовилась взлететь. — Вы, наверное, знаете, что Редингтоны поддерживают работу монастыря.

— Конечно. — Псалтырь своего отца, созданный усилиями монахинь, Уильям пронес через всю Францию.

— Сестра Мария заведует нашим хором и скрипторием. Она всегда была очень добра ко мне. Когда я была маленькая, она сажала меня к себе на колени, пока занималась копированием, а по вечерам на обрывках старого пергамента учила меня писать. — Доминика хихикнула. Смешок отскочил от каменного пола, и она, оглянувшись через плечо, понизила голос. — Наверное, она решила, что певуньи из меня не получится.

Он улыбнулся, наслаждаясь доверительным пожатием ее пальцев. У него самого не было ни терпения, ни таланта корпеть в скриптории, но труд братьев, которые создавали прекрасные книги, всегда вызывал у него искреннее уважение.

— Мне нравится запах чернил. Нравится держать перо. Нравится, как на странице постепенно, слово за словом, проявляется величие Божье. Я хочу заниматься этим всю жизнь. — Радость озарила ее лицо ярче солнца.

Неудивительно, что она не задумывалась о браке. Копировать священные тексты было разрешено только монахам да монахиням.

Она наклонилась еще ближе. Пушистая прядка волос, которая выбилась из ее косы, щекотала его нос и пахла фиалками.

— Я переписала несколько глав из Блаженного Августина и еще страницу Евангелия от Матфея для нашей библиотеки, даже сама раскрасила инициал красным и золотом.

«А она гордится своим талантом», — понял он и усмехнулся. Впрочем, эта полудетская гордость не дотягивала до греховной гордыни.

— Которую часть из Матфея? — спросил он с фальшивым интересом, лишь бы подольше смотреть, как шевелятся ее губы.