Deus ex machina. Бог из машины

       Откуда-то издалека эхо принесло звуки беспорядочных выстрелов, к которым город еще не успел привыкнуть, и растворило их в мирном шуршании листвы парка. Старые крепкие деревья еще прочно удерживали свои увядшие кроны и возмущенно раскачивали ими над головами задумчивых прохожих, беспокоивших защищенные от дерзких ветров аллеи своими непочтительно громкими голосами. Иной раз могучие ветви со скрипом и скрежетом сгибались к самой земле, словно пытаясь ухватить огромными кряжистыми ручищами незваных гостей. И тогда парк наполнялся странными звучными стонами, которые пробуждали пугливый шепот опадающих листьев и наделяли голосами беспокойное движение теней. В этом размеренном танце даже ограниченное воображение прагматиков могло рассмотреть многие таинственные образы, разбуженные угрюмой осенью.

       В такие минуты с людей, разбалованных собственным самомнением, слетает спесь владычества над природой и самой жизнью. А где-то в душе наряду с первородным страхом и древним преклонением перед стихией возникает столь знакомое ощущение чьего-то пристального, тяжелого взгляда за спиной, который проникает в сокровенную сущность человеческого «Я», где мы бережно храним самые темные тайны. Тайны, недоступные порой нам самим, либо искренне отвергаемые стыдом и боязнью быть уличенными в деяниях и помыслах, собой же осуждаемых. Но при этом составляющих неизменную часть личности, самовлюбленную до неприличия и настолько интимную, что даже себе не хочется признаваться в ее существовании. Каждый хоть однажды в жизни испытывал на себе этот взгляд, ощущая, как неприятный холодок пробегает волной по всему телу.

       Лишь немногие отдают себе отчет в том, что это их собственный взгляд в самого себя. По-детски искренний и наивный, а потому непредвзятый и неподкупный для лукавства логики, морали и «чистоплотной» памяти. Никто не знает, как и когда испытает на себе этот взгляд, и почему подобные встречи с самим собой и совестью навеваются тишиной и покоем недоступной в понимании природы, даже маленьким ее островком. Для этого надо помнить о своих корнях, беречь их, но люди, к своему стыду, боятся подобных взоров и встреч. А потому спешат вернуться в созданный ими самими мир, прячась за суетностью забот и планов в надежде укрыться от самих себя.

       Ольга поежилась от ощущения внутренней опустошенности, вдруг так пугающе ясно раскрывшейся перед ней, но в следующее мгновение тени расступились и замерли в ожидании очередного порыва ветра, и мысль или даже какое-то важное открытие, которое она должна была давно сделать для себя, вновь ускользнуло, оставив мучительное чувство незавершенности. В последнее время ей часто приходилось переживать неожиданные, куда-то зовущие откровения, но их незаконченность раздражала и нервировала.

       – Я устала и хочу спать,– высказалась она, разгоняя мысли.

       Эксперт промолчал, едва заметно ускорив шаги. А вздувшиеся венам корни выпирали из утоптанной тропинки аллеи, словно пытались удержать людей, замедлить их бегство, заставляя спотыкаться и идти осторожно. Тени потерялись во мраке, и звуки осеннего парка  утонули в грохоте надземки, отступая перед мощью города, в чью бездонную утробу торопились вернуться эксперты.

       Как ни странно, но именно в громыхающей и мертвой по рождению махине города они собирались искать покой и уют.

                Глава Четвертая.

       Семнадцать лет подряд, изо дня в день, старый Милаш приходил сюда, едва ночь начнет покрывать город. Впервые он спустился к реке в тот летний день, когда его бездетная жена тихо скончалась. Тогда он только ушел на пенсию и еще растерянно придумывал достойное занятие для городского пенсионера, как весь мир вдруг перевернулся и стал абсолютно чужим и непонятным. Суетные люди продолжали сновать перед ним с озабоченными лицами, но все это не имело уже никакого смысла, если имело его вообще когда-нибудь.

       Милаш не был старым нытиком, который поучает молодых жизни, с раздражением высказывая накопленное годами недовольство. Но не был он и тихим увядающим старцем, утонувшим в воспоминаниях, которые иные с самолюбованием выкладывают в скучных мемуарах. Это был просто очень уставший и очень одинокий человек, посвятивший в свое время работе всю жизнь. Он так и не нашел себе увлечения, бесцельно убивая время за книгами, телевизором и утомительными ежедневными прогулками перед сном, которые затягивались до глубокой ночи. И его ничуть не смутили небылицы, рассказанные в новостях, и сообщение о комендантском часе, на время действия которого гражданам предписывалось не выходить на улицы. Казалось, потускневшая вселенная просто не в силах вывести этого человека из болезненного равновесия, более подобного коме. Равнодушие не просто сопутствовало ему последние годы, оно стало смыслом омертвевшей души.