Детство

В том же письме М. Фигули пишет: «В дни Словацкого национального восстания я близко узнала и советских партизан, так как они тайно сходились и прятались в доме моих родителей, в том самом доме, где происходят события, о которых рассказывается в «Детстве». Может быть, дети, внуки этих партизан будут читать мою книгу и снова задумаются над тем, как важно исключить из жизни смертоносные войны. И как важно устранить дурные черты в людях, чтобы человечество на всем земном шаре наконец могло мирно жить, работать и радоваться».

Судьба страны, как в фокусе, отразилась в судьбе Маргиты Фигули. Простая деревенская девочка, лишенная возможности учиться в школе на родном языке, становится с годами крупной писательницей, занявшей видное место в новой словацкой литературе. В ее книгах звучит речь, которую в детстве слышала она от матери, речь образная, яркая, что звучала в окрестных деревнях, на ярмарках, в хижинах лесорубов.

В семье Фигули жило поверье о белой гусыньке, которое передавалось из рода в род. Когда-то в давние времена отлетела из родной деревни в далекие края большая стая гусей. Их всех перебил волшебный стрелок, а одна гусынька с подбитым крылом обратилась в прекрасную девицу с необыкновенно белым лицом. Взял ее стрелок себе в жены, но не принесла она ему счастья. Денно и нощно горевала по родной деревне и чуть было дворец не затопила слезами. Одарил ее стрелец гривастым конем и отпустил вместе с народившейся дочкой туда, откуда она пришла. А эта девочка была якобы прапрапрабабушкой нашей маленькой Маргиты.

Эта сказка — символ связи всей жизни и творчества писательницы с родной Оравой. Почти все ее книги о простых людях этого края, этой каменистой, политой потом земли, где всегда селилась нужда и страдание. Она знает этих людей, она сама — одна из них. Целой вереницей образов — преимущественно женских — она воссоздала на страницах своих повестей и рассказов мир, в котором прошло ее детство и юность. И со страниц последнего романа М. Фигули «Вихрь в нас» (1974) встает образ родной Оравы, но уже преображенной социализмом. Новые героини Фигули — дочери многострадальных крестьянок — обретают смысл жизни в свободном труде на одной из оравских фабрик, где отношения между людьми исполнены искренности и любви. В произведениях Фигули всегда утверждается нравственная чистота, душевное благородство, несовместимые с корыстью, цинизмом и грубой силой, и в этом утверждении истинная народность ее творчества.

По-разному оценивались произведения писательницы: власти преследовали ее, увольняли со службы, простые люди читали ее книги с благодарностью; в годы войны незнакомые читатели писали ей из оккупированной фашистами Чехии, что ее книга «Тройка гнедых» помогает им верить и жить.

Лучшие книги М. Фигули, признанные классическими, печатаются в изданиях «Библиотеки имени Гвездослава». В этой чести заключен особый смысл: она родилась в деревенском доме, в котором за шестьдесят лет до этого родился великий словацкий поэт Павол Оршаг Гвездослав, и училась в школе, из окна которой часто видела поэта за работой. И возможно, высокий духовный подвиг славного лирика, поднявшего свой поэтический голос в защиту угнетенного и бесправного словацкого люда, был воспринят Маргитой Фигули как завет, как великий пример.

Хочется верить, что тебе надолго запомнится эта книга о детстве маленькой девочки с пытливым умом и добрым сердцем, книга, которую словацкие школьники любят и знают так же, как ты, например, «Детство Никиты» или «Детство Темы». И если тебе в будущем доведется прочесть еще какую-нибудь книгу М. Фигули, ты всегда мыслями вернешься к рассказу о ее детстве, как вернулась к нему умудренная жизнью и литературным опытом писательница.

Н. Шульгина

Я была тогда еще маленькая. Неполных пять лет жила на свете, открывая для себя окружающий мир. Да и память у меня была не такой, как у взрослых. От детской поры сохранила всего только крохи…

Но одно помню точно: волосы у меня были черные, на концах вились буравчиками, а на макушке лоснились — как вороново крыло, говорили наши. Из-за этих-то густочерных кудрей и прозвали меня дети Кудлаткой. А когда в игре хотели меня почему-то позлить, кричали: «Цыгане тебя потеряли, уронили с телеги!»

Только это была неправда.

Мой отец был крестьянином — наши узкие полоски тянулись у подножия горы вперемежку с такими же соседними полосами. Каждый клочок этой каменистой земли был здесь полит по́том, каждый овеян каким-либо преданием.

С нашей полоской на Бре́зовце[1] связывали историю, от которой у нас всегда замирало сердце и перехватывало дыхание.

Расскажу вам ее.