Детский сад

Милена чувствовала, как страх тонкой змейкой выползает из нее, подобно тому как воздух сочится из проткнутого шара. Слышались его башмаки — клик-клак, клик-клак, — как конские копыта. Они постукивали уже совсем рядом. Актеры ускорили шаг, глядя себе под ноги; больше предпринять было решительно нечего. Ведь это же все безусловно против закона! Конечно же против, хотя где при этом сам закон? Закон был повсюду, вездесущий и всевидящий. Только полицейских не было.

— Восточная Европа, Милена, — не унимался Нюхач. — Помнишь поездку на поезде? Ты ехала в Сен-Мало — остров, окруженный стенами. Помнишь пароход, Милена? Качающийся на волнах, туда-сюда, туда-сюда? Помнишь звук гудка и морячек в тельняшках?

Милена не помнила из этого решительно ничего. Не было даже намека на какой-нибудь отзвук или туманный образ.

Нервно скосив взгляд, она увидела, как он шагает рядом с ними и улыбается. Глаза у Милены испуганными птицами метнулись в сторону; она шла, ссутулясь и уставясь себе под ноги.

«Это уж про меня, с вашего соизволения. Я и есть Энтони Тупица».

А Нюхач все наседал:

— Я прямо чувствую тебя, Милена. Помнишь Детский сад? Мистера Доддса, который учил тебя английскому? Помнишь ли тот первый день, когда ты там оказалась, — двадцать третье июня? Шел дождь, а ты была совсем одна. Тебе шел всего пятый годик, и тебе тогда ввели вирус, чтобы ты заговорила, а ты заболела. Вспоминаешь все это?

Для Милены Детский сад навсегда ушел в небытие. С ним что-то произошло. Помнилось лишь, что в десять лет ее свалила внезапная болезнь. Помнился бременем обрушившийся вес нового знания… Скрытно зашевелились старые вирусы.

Принцесса сердитым голосом вмешалась:

— Уходите, оставьте нас в покое!

Нюхач сделал шаг и оказался напротив нее; Принцесса была вынуждена остановиться.

— Ну же, Милена, — сказал Нюхач с улыбкой надежды, пытаясь заглянуть ей в глаза.

У Милены закружилась голова; даже идти стало трудно, будто тротуар под ногами начал крениться. Она встала возле Принцессы, прислонясь к ней, как к опоре. Вместо страха душу заполонила странная, всепоглощающая истома. Неимоверная, бередящая тоска, лишь усиленная вирусами, осязаемо заклубилась вокруг, как пар из решетки канализации.

В памяти всплыли слова, слова на немецком, тускло напечатанные готическим шрифтом: «DAS KAPITAL».

Милена вспомнила: да, она действительно их читала. Точнее, вроде бы и не она, а некая другая женщина — сидя с дымящей сигаретой в убогой, промозглой и прокуренной комнатенке. Сигареты она сворачивала сама — табачные волокна закатываются в тоненькую бумажку, которая затем заклеивается языком. Ноги у нее были отечные, неподвижные, как чужие. И сидела она у окна в инвалидной коляске, на первом этаже многоэтажки. Рядом за окном играли в мяч шустрые, нестерпимо шумные дети.

Милена опять тронулась с места, но в уме она уже сидела в инвалидной коляске.

— Ты не Милена, — мягко сказал Нюхач, переводя взгляд на Принцессу.

Надпись наверху следующей страницы: «Глава Первая. Товар».

Вмиг взвихрился целый сонм тщательно взлелеянных, готовых к использованию ассоциаций, адаптированных мыслей и справочных ссылок. Мысль исходила от той, что читает: «Эти неучи у меня еще попляшут».

1. ДВА ФАКТОРА ТОВАРА: ПОТРЕБИТЕЛЬСКАЯ СТОИМОСТЬ И СТОИМОСТЬ (СУЩНОСТЬ СТОИМОСТИ И ВЕЛИЧИНА СТОИМОСТИ).

Та, что читала, всосала дым через прокуренные зубы в прокопченную трахею. Некурящая Милена закашлялась.

— Милена? — не отрывая взгляда, пытливо спросил Нюхач.

Тусклые строки жгутами пронизывали мозг, и вместе с ними оседали в нем ноющие суставы, и распирающая грудь никотиновая отрава, и железная решимость, и ледяная гордыня. В чтении, и только в нем, зиждился способ уживаться с миром, восприятие собственного «я».

«Я, — думала та, что читает, — именно я избрана на то, чтобы вникать в этот сокровенный смысл. Я понимаю содержание лучше, чем они, все остальные. Я довожу его до них. К черту всех этих профанов, довольно! Они у меня еще попляшут». Где-то в мозгу свербил, нетерпеливо приплясывал вирус, чутко выжидая сигнала воплотиться в Маркса. Та, что читала, выстрелила ноздрями две победные струи дыма. Она снова жила, хотя и не знала об этом.

— Мне неизвестен кто-либо по имени Милена, — произнесла Милена совершенно искренне. — Меня зовут Хэзер. Что вам угодно?

— Вам нравится Маркс, — напомнил Нюхач, как бы намекая на то, что способен проникать в ее мысли.

— Не имею чести быть с ним знакома, — фыркнула Хэзер в ответ. — И не могу сказать, что его книги мне так уж нравятся. Они поглотили мою жизнь. Но я их действительно понимаю.

«Буржуазная плесень, — при этом параллельно подумала она. — Была б моя воля, в порошок бы тебя стерла».

«Природа этих потребностей, возникают ли таковые, к примеру, от желудка или от воображения, по сути едина».