Детский сад

— Да у вашей дочери вокал лучше, чем у всех певиц в Национальном театре! — с жаром заговорила Милена. — И композитором она могла бы стать превосходным. — Она взглянула на Ролфу в надежде увидеть какую-нибудь ее реакцию: хоть бы удивилась, что ли. Но та словно надела маску. — Ей бы хоть какую-то помощь, или дополнительную практику, или поддержку… — И тут Милена осеклась. Это может сделать лишь она сама. Без всякой посторонней помощи или вмешательства.

— Это действительно так? — спросила Зои, подавшись вперед.

Глаза у Милены от внезапно навернувшихся слез разбухли шариками; не в силах ничего произнести, она лишь кивнула в ответ.

— Ты не можешь сказать, почему моя дочка такая толстуха-разгильдяйка? — спросил глава семейства.

— Потому, что вся в отца! — дерзко, как плевком, ответила Милена.

Он это понял и оценил. И рассмеялся, обнажив по-хищному острые зубы.

— Черт побери, а ведь это так! — одобрительно рявкнул он и рыгнул.

— Чем она там занимается весь день? — обеспокоенно осведомилась Зои.

— Извините, я не готова рассуждать о Ролфе с таким видом, будто ее здесь нет.

На вопрос Зои ответил отец:

— Да чем занимается: шляется, и все дела. Все думает, будто что-нибудь р-раз! — и произойдет. Ангел какой-нибудь спустится и все уладит. — Он перевел взгляд обратно на Милену. — Она уже порастратила достаточно времени. Да и денег. В конце лета отправится в Антарктику.

— Антарктику? Вы хотите сказать, на Южный полюс? — Милена даже онемела от таких слов. — Но… но… зачем?

— А затем, — с ехидной елейностью сказал отец, — что там мы зарабатываем свои деньги.

Милена поймала себя на том, что невольно не то улыбается, не то скалится — от тихой ярости и от абсурдности происходящего.

— Но что делать в Антарктике Ролфе?

— Повкалывать для разнообразия, — отвечал отец. — У нас не так, как у вас, людей. У нас во всем равенство. Женщина у нас вкалывает наравне с мужчиной, а если нет, то мы ее под зад коленом, пока не исправится! Так что до Нового года быть ей в Антарктике, — отец благодушно хмыкнул, — а не то не сносить ей башки.

— Пожалуй, ничего более дикого мне еще слышать не приходилось, — произнесла Милена.

— Ты зяблик, — пожал в ответ плечами отец. — Мозг у тебя инфицирован. В нем полно микробов. Нам мозг не инфицирует никто. Никто не указывает нам, что делать. Так-то. И вы называете нас — как это? — «ассоциированными с разумом особями». Лично же я считаю, что мы — последние из оставшихся подлинных людей. Ну да ладно: коли уж нас не считают за разумных, то нам хотя бы не приходится соблюдать ваши безумные законы. Нам не нужно закачивать себе в мозги всю эту заразу, и доживаем мы до приличного возраста; и делаем то, что, черт возьми, считаем нужным, причем, черт возьми, тогда, когда считаем нужным. И знаешь что, Суслик? Ведь вы, люди, считаете это ох каким полезным. Очень даже полезным: что есть еще люди, не подпавшие под этот ваш экспериментик по промывке мозгов.

Милена ощутила льдистое дыхание правды.

Отец отстегнул от себя лоскуток бумаги-распечатки и изучающе поглядел на цифры.

— Да, — сказал он, видимо слегка теряя нить разговора. — Мы говорим о чисто юридических дефинициях. Вон моя дочь заявляет: «Я хочу творить краси-ивую му-узыку» (в голосе явно сквозил сарказм). — Она ошивается среди Сусликов и сама желает стать Сусликом. И вот наконец она уже полностью подпадает под определение Суслика. Но это неизбежно скажется на нашем системном укладе. Так неужели ты считаешь, что мы ей это позволим?

— Нет, — выговорила Милена чуть слышно.

— Правильно, черт возьми, — подытожил отец и, закончив читать распечатку, скомкал ее и бросил себе на тарелку.

Ролфа по-прежнему жевала — медленно, тщательно, не отрывая взгляда от тарелки. «Ролфа, Ролфа! — мысленно взывала Милена. — Ну неужели тебе нечего сказать? Ролфа, ведь я не могу их остановить. Если ты допустишь, чтобы они так с тобой обошлись, я не смогу им воспрепятствовать!»

— Для нас Антарктика — своего рода школа жизни, — сказала Анджела. — Каждый из нас через это проходит. Может, встретит там кого-нибудь достойного. — В голосе чувствовался наигранный оптимизм. Отец снова занялся своим арифмометром, из которого с жужжанием поползла бумага.

«Ролфа, ты просто тюфячка! — Милена почувствовала себя преданной. И никак не удавалось проглотить кусок тюленины. «И что это я все жую? — словно очнулась Милена. — Зачем мне вся эта еда?» — Непрожеванный кусок она сплюнула на тарелку. «Вот вам мое отношение, понятно?»

— Могу подать омлет, — предложила Зои.

«И разговаривать мне с вами не о чем». Милена упрямо мотнула головой. Она стала демонстративно пить. Вино было кисловатым и терпким на вкус — в самый раз, под настроение! «Чтоб вам всем в аду замерзнуть. Чего я здесь рассиживаюсь?»

Милена, некрасиво булькнув горлом, допила вино и встала. Ролфа наконец пришла в движение, повернувшись в ее сторону.

«Сиди уж! Раньше надо было шевелиться», — подумала Милена. Она обвела взглядом сидящих за столом.