Детский мир императорских резиденций. Быт монархов и их окружение

При Дворе у членов Императорской фамилии бытовало обобщенное название всех дворцовых слуг – их называли «люди». Именно так слуг называли в дневниках и мемуарах и царственные хозяева. При этом слово не несло особой эмоциональной или сословной окраски. Это было просто обозначение «своей» прислуги. В первый день рождения императрицы Александры Федоровны в России в апреле 1895 г. Николай II записал в дневнике: «После кофе принимали всех садовников с фруктами и цветами, а также большую депутацию от людей (выделение мое. – И. 3.) Двора, кот. поднесли каждому из нас по иконе. Камер-фурьер Герасимов сказал очень трогательное приветствие». В декабре 1904 г. царя на именины поздравили «люди и садовники». Когда царская семья уезжала в Германию осенью 1910 г. для лечения больной императрицы Александры Федоровны, то все слуги «разделяли беспокойство о ее здоровье; они стояли на лестнице, и Их Величества, проходя, с ними прощались: все целовали Государя в плечо, а Государыне руку»³⁸³. Во время празднования 300-летия династии в феврале 1913 г. «на пути в церковь, все наши люди конюшенной части и загородных дворцовых управлений поднесли нам иконы и хлеб-соль». В октябре 1915 г., когда Николай II получил орден Св. Георгия IV степени, то он отметил в дневнике, что «все наши люди трогательно радовались и целовали в плечо».

Еще раз надо отметить, что «ближние» слуги работали рядом со своими хозяевами десятилетиями, и причем многие из них так и не обзаводились собственными семьями. Особенно это было характерно для женской прислуги. Камер-юнгфера последней императрицы Александры Федоровны Меделайн Занотти прослужила у нее целых 25 лет, так и не выйдя замуж³⁸⁴.

Случалось и так, что слуги в ближайшем окружении царя внезапно по императорской воле резко меняли свою судьбу. В ноябре 1848 г. Николай I «высочайше повелеть соизволил»: «Уволить от дежурства на три месяца» истопника комнат Его Величества Павлова, изъявившего желание обучаться морской живописи у профессора Айвазовского, а вместо него выбрать на сие время из находящихся при передних комнатах надежного и исправного истопника, без причисления к комнатам Государя императора». Вместо Павлова подобрали истопника Чернышева, которого «снабдили нужным платьем». Он был представлен «на смотр Его Светлости г. Министру императорского двора». Павлову сообщили, что он должен явиться к Айвазовскому 15 ноября 1848 г. через три месяца 6 февраля 1849 г. Министр распорядился продлить Павлову отпуск еще на три месяца³⁸⁵.

Несколько замечаний, связанных с этим фактом. Во-первых, то, что царского истопника высочайшим повелением определяют в ученики к Айвазовскому, беспрецедентно. Видимо, истопник сумел убедить Николая Павловича в своих талантах. Во-вторых, то, что новый истопник, прежде чем приступить к обязанностям, был лично «отсмотрен» министром Императорского двора князем П.М. Волконским весьма характерно, поскольку наглядно показывает, как тщательно подбиралась прислуга в «Собственные комнаты». И, в-третьих, за истопником было сохранено его штатное место.

Определенным «моментом истины» становилась смерть императора. Смерть уравнивает всех, и умирающие императоры, если была такая возможность, прощались одинаково и с сановниками, и со слугами. Когда в феврале 1855 г. умирал Николай I, то он счел своим долгом проститься «с министрами, слугами, дворцовыми гренадерами»³⁸⁶. А в завещании, составленном еще в 1844 г., царь отдельным пунктом упомянул своих «ближних» слуг: «Ст. 12….желаю, чтоб всей Моей комнатной прислуге, верно и усердно Мне служившей, обращены были их содержания в пансионы. К сей же прислуге причитаю лейб-рейнкнехтов и кучера моего Якова»³⁸⁷.

Следует также отметить и то, что дворцовая прислуга «по должности» была очень хорошо информирована обо всем, что происходило во дворце. Слуги владели не какими-то сиюминутными фактами и слухами, а фактически вели многолетний «мониторинг» информации, касающейся первых лиц империи. Особенно тщательно собиралась информация, связанная с жизнью императорской семьи. Князь П.А. Кропоткин, служивший во дворце камер-пажом, был поражен тем, что «придворные лакеи тогда рассказывали нам – желали мы их слушать или нет – скандальную придворную хронику. Они знали решительно все, что происходило во дворцах. То была их среда….Система шпионства, практикующаяся во дворце, а в особенности вокруг самого императора, покажется совершенно невероятной непосвященным…»³⁸⁸.

Об осведомленности слуг было прекрасно известно и чиновникам III Отделения, одному из которых принадлежит следующая фраза: «Слова и мнения Его Величества должны быть известны нашему отделению. Разве иначе можно было бы вести такое важное учреждение, как государственная полиция? Могу вас уверить, что ни за кем так внимательно не следят в Петербурге, как за Его Величеством»³⁸⁹. Дворцовая прислуга была надежнейшим источником такой информации.