Детский дом и его обитатели

Но Валя всё не приходила, и младшие уже не обращали на эти угрожающие сообщения никакого внимания. В отряде им теперь было вполне безопасно – обижать «малышню» я запретила под страхом изгнания из отряда. А поскольку мы были самыми старшими, то изгнание автоматически означало перевод во второй отряд, где теперь были вакансии. Находиться же в отряде, где все дети на три-четыре года младше тебя, а воспитатель – «Лидуха», она же – Матрона, желающих, ясное дело, не было. Ну и – «прямая демократия», в муках рождавшаяся в нашем отряде, привлекала их всё же больше. Эпоху «демократического насилия» уже без страха поминали недобрым словом, а сами «сатрапы»– «самодержицы» Вали их уже не сильно пугали, у них теперь была законная защита – в моём лице. Официально я работала на полторы ставки – шесть дней в неделю, с трёх до двадцати одного. За это полагался оклад 150 рублей. Однако по-прежнему приходилось являться в детдом на подъём, хотя и не каждый день, а два-три раза в неделю, «случайно» заглядывать, и, конечно, сидеть здесь если уже не за полночь, то часов до десяти – всегда. У меня была заветная мечта – устроить нашу жизнь так, чтобы дети научились находить органически правильное решение без всякого давления извне. Чтобы не я, воспитатель, а их собственная совесть диктовала им, как надо поступать. Без понуканий и морализаторства. Конечно, это была очень дальняя мечта. Такие навыки в один день или даже месяц детям не привьёшь, пока желания поскромнее:

– научить элементарной аккуратности,

– приучить находиться всегда в чистом помещении,

– носить только чистое бельё,

– есть из чистой посуды и уметь пользоваться приборами,

– и ещё десять пр. и др.

На это тоже понадобится немало времени. Воспитательский труд даёт всходы не сразу. Это не редиска. Так что пока у нас одна серьёзная победа – «Огонёк» и его последствия. В этом смысле дела наши пока неуклонно шли в гору, и меня прямо-таки распирало от гордости и самолюбования. Ну и я! Ай да и умельца! Просто на себя готова была молиться в ту счастливую осень. Помню, был даже случай, когда я в автобусе какому-то пассажиру вдруг стала рассказывать про этот «Огонёк»… Вот до чего дело доходило.

А дети, и, правда, стремились в наш отряд – разве это не показатель? И, конечно же, я в то время охотно все эти блестящие успехи приписывала лично себе и своим невероятным талантам. Вот такой я замечательный педагог, думала я (иногда и вслух), просто самородок! И незаметно, что-то неуловимо отвратительное появлялось в моей манере общения «со всем прочим миром». Что мне до них? Есть я и мои воспитанники. А прочее нас не касается. И это «прочее» уже готовилось к мести – за мое легкомысленное пренебрежение к нему… Прошло ещё два месяца – и коллеги относились ко мне уже откровенно враждебно, а потом и вовсе невзлюбили. И было за что – надо признаться…

Это я очень хорошо поняла, когда как-то на досуге вдруг мысленно поменялась с ними местами. Ведь чем больше слушались меня дети, тем нахальнее вели они себя с другими, даже с теми, кого ещё вчера искренне любили и уважали. Личные отношения между воспитателями и воспитанниками здесь усердно культивировались, и не всегда это делалось по Валиному принципу. Часто воспитатели брали на выходные к себе домой некоторых воспитанников – «любимчиков» и «везунчиков», самых жалких и забитых детишек. Нора тоже почти пол-отряда к себе домой водила, когда ещё работала воспитателем, а не ночной, – и эти дети, уже будучи в моём отряде, даже её ни в грош не ставили, напрочь забыв обо всём хорошем, что она для них когда-то делала. Конечно же, дети понимали, что я «работаю» не так, как другие. Без ора, без грубого нажима – так оно было почти до самой весны. И это им нравилось. Но не прошло и года, как я на собственной шкуре почувствовала, что есть система контрастов в воспитании.

Золотое правило: требования в детском коллективе должны быть едины для всех. Позитивная солидарность педагогов – это краеугольный камень педагогической политики. А то ведь как у меня получалось: я – хорошая (потому что добрая, никого не наказываю), они (другие) – плохие (потому что требуют и наказывают). Но предположим на минуточку, что все воспитатели и учителя работали бы по такой же методике – акции мои, конечно же, резко бы упали.

Была и ещё одна причина усиливающейся нелюбви ко мне в стане воспитателей: поневоле (но где-то и сознательно) став правофланговым, я задавала немыслимый для большинства сотрудников детского дома темп работы. (Этакая стахановка с неумеренным энтузиазмом и необузданным гражданским темпераментом!) А время надвигалось такое, что оба эти качества уже начинались восприниматься в нашем обществе почти как пороки. Людмила Семеновна, и без того грешившая склонностью к «соковыжиманию» из сотрудников, теперь на все их жалобы отвечала:

– Как это – не получается? Какая вам помощь нужна? А вот посмотрите на Ольгу Николаевну…