Детский дом и его обитатели

– Вроде да.

– И честно… никаких намерений суицидного характера?

– Не убивайте меня словом. Умру от смеха. Я и… суицид? Такого закоренелого оптимиста, чем я, вы на свете не сыщете, могу поспорить. Даже если все, включая и участкового, будут верить в скорый конец света и побегут по-быстрому воровать, я всё равно буду вопить – виктория! Жизнь прекрасна и она – победит! Не завтра, так через неделю. Но победит обязательно.

– Ой ли?

– Ли, ли. И если вам вдруг станет известно о моей несвоевременной кончине, знайте – это агенты ЦРУ. Они давно за мной гоняются. Или там марсиане лунатические.

– Зачем же вы им нужны? – засмеялась, наконец, и она.

– А я и есть воплощённый вечный двигатель.

– Вот оно что. А у вас планы на будущее есть?

– И о-го-го какие. Я хочу изменить жизнь к лучшему.

– Так, Ольга, я вас всё-таки попрошу, в силу моего хорошего отношения к вам, оставьте вы эту жизнь как есть, ведите себя как-нибудь серьёзнее. Хотя бы у врача. Никто не любит нескромность.

– Я – само раскаяние.

– Вот и договорились. Поймите, мы все люди грешные, а чужие добродетели, да ещё так нагло выпираемые, режут обывательский глаз, раздражают нервы. Вам надо научиться быть как все. Хотя бы внешне. Не диссонировать с внешним миром. Иначе – будут пинать. И больно.

– И пошлют… к психиатру?

– Пошлют обязательно.

… Оставшись одна, я снова перебирала в памяти все лучшие моменты нашей отрядной жизни. Когда был полный контакт с детьми, когда каждый прожитый день был одним дыханием, когда жизнь была праздником для нас…

Да нет же, было счастье!

Было!

И никто нас не лишит этой памяти. Какая-то дьявольщина начинала твориться вокруг, но мы не дадимся так просто. Нетушки!

Детей никому не отдам. И они останутся со мной, своей воспитательницей. Что на них нашло, не знаю. Разберёмся со временем. Не надо только делать поспешных выводов. Но я знаю – это не настоящее. Я знаю. А настоящее – то, что было тогда, в наши первые счастливые дни. В конце концов, всё определяется собственным мироощущением.

Мир остался тем же – изменилось мироощущение. И в моих руках – его вернуть на место. Вот и все проблемы. А потом – продолжить свой путь.

И больше нас уже ничто не собьет с курса.

Прошло ещё несколько дней, и я выписалась из больницы с длиннющим списком полезных рекомендаций. У психиатра я всё же побывала. Это было впечатляюще. Он меня попросил заполнить две анкеты: в одной, с помощью трёх десятков вопросов, анонимные доброжелатели пытались выяснить наличие у больного сексопатологии, в другой – с тем же количеством вопросов – угрозу или процветание паранойи.

Я заполняла анкеты долго и усердно, а психиатр, утомившись, наверное, умозрительным психоанализом, начал тихонько напевать:

«В парке Чанз распускаются розы…»

Однако когда я передала ему исписанные листы анкеты, он прочёл и петь перестал. Судя по недовольному и даже слегка разочарованному лицу, я поняла – придраться ему особо не к чему. Бездельничать он, судя по всему, не очень любил.

А он-то обрадовался, губёнки раскатал: какая рыбина в сети идёт! Куча скрытых пороков и букет предрасположенностей! Ладно, пусть кушает постное блюдо. В его возрасте уже пора переходить на диету.

– Всё-таки меня смущает… э-э-э… ваша ригидность, – неохотно выпуская меня из уже заготовленной ячейки в картотеке потенциальных психов, сказал он.

– А чем она вам так несимпатична? – для поддержания вежливого разговора, спросила я.

– Упёртые люди… знаете… это потенциальные шизофреники…

– А как же чувство ответственности за своё дело?

– Ну, это очень зыбкая грань…. И потом, эта ваша фанатичная вера…

Он пристально смотрит на меня, сложив руки перед собой.

– Ну, почему же фанатичная? Моя вера зиждется на прочном фундаменте убеждения, а убеждения – на конкретных знаниях. Их у меня, поверьте, немало.

– Вам нравится учиться?

– А вам?

– Ну… всему своё время. Поздно уже.

– Это жениться бывает поздно, а учиться…

Но я тут же прикусила язык – под его сердитым взглядом. Понесло! Вот чёрт…

– Так во что же вы верите? Или в кого?

– В человека, ваша медицинская светлость, – разозлилась я тупости этой подводки.

– Да? – вытянул шею он.

– И это – божественная вера.

– Вы настаиваете?

Он оживился, взял ручку и приготовился строчить– не всё потеряно.

– За свои убеждения готова драться на дуэли.

– Только не со мной. Терпеть не могу воинственных женщин! Брррр…

Можно подумать, кто-то и в самом деле предлагает ему «терпеть» амазонок! – подумала я, но вслух сказала старательно вежливо:

– Извините, я пошутила, женщина должна быть юной, нежной и трепетной, иначе она – не женщина.

– Интересная парадигма… Согласен – женщина должна быть ласковой, нежной, располагающей…

– Кому что бог послал.

– И это верно, – почему-то обрадовался он. – Иная так расположится, что и не знаешь…

– … как её нисположить.

– Точно, точно… Как вы на лету всё схватываете!

Он уже начал как-то странно поглядывать на меня. А я, распоясавшись до предела, решительно сказала:

– Так может, прямо сейчас и начнём?

– Что… начнём?