Детский дом и его обитатели

Бойтесь женщин-начальниц во гневе!

.. Помню ситуацию (я как раз была на четвёртом курсе), когда уже надо было срочно приниматься за диплом (а у меня на руках к тому времени было: две крохи – в возрасте один и два года соответственно, свидетельство о разводе, а денег – только спипендия, и жить приходилось в малюсенькой комнатке студенческой общаги, рассчитанной в проекте на одного старшекурсника, да ещё в компании с аспиранткой Асей, у которой тоже были дети, два сына – двух и трёх лет, и муж:, который в это время работал за границей, потому что был иностранцем, к жене приезжал редко, но, как говорится, метко – мне на дня три-четыре приходилось срочно искать вместе с детьми пристанище…

Делегация из нашей студенческой группы отправилась к проректору по общежитию, чтобы выпросить для меня с детьми отдельную шестиметровую комнатку. Симпатичная дама среднего возраста внимательно слушала в течение часа (!!!) душераздирающий рассказ моих товарищей о том, как мы ужасно живём, задавала вопросы, живо интересуясь подробностями, – правда ли, что питаемся почти только одной капустой, кивала сокрушённо головой, и потом бестрепетной рукой наложила резолюцию: «отказать». Когда обалдевшие «депутаты» от студенческой общины спросили: «Но как же им вшестером жить на шести квадратных метрах?!», – она ответила с обезоруживающей улыбкой: «А пусть простынку повесят поперёк комнаты и живут». И это когда в новом огромном общежитии на улице Шверника больше половины корпуса вообще пустовало!

(Возведённый в согласии с программой построения коммунизма к восьмидесятому году «Дом коммунистического быта», в форме гигантской буквы «Ж», на несколько тысяч человек, по слухам, не взяла для себя под жильё ни одна организация, и тогда его отдали университету под дополнительное общежитие. Фишка была в том, что в квартирах этого дома вообще не предполагалось кухонь – только небольшой уголок для электрической плитки и раковина. Люди коммунистического общества не должны были заморачиваться бытом вообще. Кушать полагалось в общих буфетах на этажах, которые работали с семи утра до двенадцати ночи и имели разнообразное меню, или спускаться вниз в большую столовую, для гурманов работал ресторан. Хорошо ещё, что души и ванные комнаты были отдельные – в каждой квартире свой санузел. Ещё на каждом этаже были просторные холлы с телевизорами для общего отдыха. А весь первый этаж занимали: кинотеатр, спортзал, бассейн, дансинг, комбинат бытового обслуживания…

И всё же трудно поверить, что от такого блага какая-то организация могла добровольно отказаться. Очень скоро квартиры во второй половине этого шикарного комплекса стали банально сдавать в наём…)

.. И вот в таких случаях я напрочь забывала о том, что передо мной «несчастная женщина», обречённая нести по жизни «тяжёлый бабий крест»… Передо мной был просто бесполый бюрократ во всей своей неприглядной сущности – а здесь уже совсем иные мерки. Наверное, в разговорах с Людмилой Семёновной я часто допускала некорректность, но объективно она была сильнее – на её стороне был мощный административный ресурс, мы сражались явно в различных весовых категориях.

Она могла объявить мне выговор, уволить, наконец… Ну а я, в ответ на эти вопиющие несправедливости, ничего не могла сделать. Разве что позволить себе роскошь сказать всё, что я о ней думаю…

Не густо, однако.

Она знала, что её ругают заглазно, а в лицо – всегда льстят. И она знала также, что я этого никогда не делаю. И вот за это она меня ещё больше ненавидела. (По крайней мере, так мне эту ситуацию обрисовала Татьяна Степановна.) Я же не то что бы стеснялась делать это – злословить за её спиной, но просто не видела в этом никакого смысла. Вообще в злословии смысла нет. Одна только глупость.

Злословие – радость дураков.

Разговоры тет-а-тет на повышенных тонах в её кабинете стоили мне колик в сердце, но всё же давали определённое чувство морального удовлетворения. Но в то же время, эти поступки, так возвышавшие меня в собственных глазах, не просто вредили мне как штатному сотруднику, но и давали повод коллегам справедливо полагать, что я «не жилец» в этом доме… Может, поэтому они и не поддержали меня в критический момент. Так, постепенно, по моей собственной вине, в значительной степени, я оказалась в изоляции. Даже Надежда Ивановна, воспитательница первого класса, всегда такая лояльная и дружелюбная, не удержалась от жалобы на меня – что я «постоянно утаскиваю» Толика…