Детонепробиваемая

– Есть только одна проблема, – говорю я. – Бен все же набаловался с гитарой, прежде чем оставил идею стать профессиональным музыкантом.

– Верно, – кивнула подруга, читая электронное письмо на навороченном смартфоне «блэкберри». Джесс потрясающе умеет делать несколько дел одновременно. Она яростно печатает большими пальцами ответ и выдвигает идею: – А временно завести ребенка никак нельзя, а?

– И вот тут нам пригодится ребенок Энни и Рэя, – говорю я, вспоминая о недельных визитах в дом Мауры после рождения каждого из троих ее детей. Каждый раз я сильно волновалась, так как нет ничего настолько исполненного смысла или особенного, как первая встреча с новым членом семьи. Мне также нравилось проводить это спокойное и сокровенное время с сестрой, которая обычно безумно занята своими многочисленными общественными обязательствами в Бронксвилле. Самые задушевные беседы у нас с Маурой случались именно в эти несколько дней после родов, когда мы сидели вдвоем в халатах и тапочках и с нечищеными зубами. Но все равно, ночные кормления, которые я вызывалась проводить, всегда негативно сказывались на моем здоровье, и я покидала дом Мауры совершенно разбитой, что позже проявлялось довольно ощутимым недомоганием. Честно говоря, даже не представляю, каким образом так много женщин выдерживают эти долгие бессонные недели и месяцы после каждых родов.

– Так спиногрыз уже родился или как? – спрашивает Джесс.

Я улыбаюсь, слыша ее формулировку. Как женщине, желающей стать матерью, ей бы малость смягчить свой лексикон.

– Со дня на день, – говорю я. – Поэтому давай надеяться, что несколько часов с настоящим живым младенцем сгонят с Бена эту блажь.

        * * * * *

Словно по сигналу, Реймонд Гейдж-младший появляется на свет на следующий день, после четырнадцатичасовых родов и экстренного кесарева сечения. Бен звонит мне на работу, чтобы сообщить новости.

– Энни и Рэй хотят, чтобы мы к ним приехали, – восторженно говорит он.

Приглашение в роддом меня удивляет. Энни и Рэй наши близкие друзья, но не думаю, что настолько. Мне казалось, что мы из разряда тех приятелей, кого приглашают посмотреть на малыша уже после возвращения мамочки с младенцем домой. Но несмотря на наши с Беном противоречия, я очень жду встречи с новорожденным.

Поэтому после работы я еду на метро до Рузвельтской больницы, где в сувенирной лавке встречаюсь с мужем. Он уже купил пару воздушных шаров и открытку, которую мы подписываем в лифте, едущем наверх, в родильное отделение. Проходим к палате номер 1231. На двери красуется большой нежно-голубой аист, который держит баннер «Ура, мальчик!», и точно такие же висят на примерно половине дверей в коридоре.

Учитывая затяжные роды Энни, я ожидаю увидеть скромное собрание, но в палате обнаруживается шумная вечеринка на всю катушку. Комната полна цветов, подарков и гостей – их по меньшей мере десяток, друзей и родственников, щелкающих младенца на фотоаппараты и желающих его подержать.

Здесь есть даже несколько бутылок шампанского, и Рэй заслоняет их собой, когда в палату заглядывает медсестра.

Рэй и Энни со счастливыми улыбками подробно рассказывают, как у Энни отошли воды, о поездке в роддом и о ссоре, когда прямо перед тем, как Энни вкололи эпидуральную анестезию, Рэй признался, что забыл дома видеокамеру. Мы смеемся, слушаем и восхищаемся Реймондом-младшим, объявляя его точной копией отца (хотя я не из тех, кто подмечает подобное сходство).

Все хорошо проводят время, но я прекрасно понимаю, какое воздействие это празднование оказывает на Бена. Его захлестывают эмоции, и он очевидно рад за наших друзей, но мне сразу видно, что ему не по себе и невесело. Бен не то чтобы опечален, но похоже, будто он грустит, хотя наверняка это не так. Выражение его лица напоминает мне одинокую подружку невесты, выслушивающую двадцатый тост за молодоженов.

Как раз когда подходит наша очередь подержать Реймонда-младшего, в палату заходит консультант по кормлению и Рэй вежливо просит всех выйти из комнаты. Удивляюсь, что Энни, которая жгла бы лифчики на площадях[1], если бы родилась на несколько лет раньше, теперь стыдливо стремится уединиться. Получается, не зря говорят, что ребенок все меняет? Мы напоследок поздравляем друзей и обещаем скоро им позвонить.

В метро по дороге домой я надеюсь, что Бен понимает – вечеринка окончена. Едва младенца привезут домой из роддома, не пройдет и недели, как поток шампанского иссякнет и на ночных бдениях молодая семья останется одна.

На случай, если Бен этого не понимает, я выжидаю несколько недель, а потом звоню благоверному и невинно предлагаю ему сказать Энни и Рэю, что мы не против посидеть с малышом и дать им шанс выбраться в люди вдвоем. Бен принимает идею на ура. Тут же звонит друзьям, и те с благодарностью принимают наше предложение.