Детектив, смартфон и шифер

Мама прочитала, запинаясь:

– «Фазаньих много яблок много разные Алекс». Это, по-вашему, уже не бред? Все понятно: много фазаньих яблок и разных Алексов. С температурой.

– Мам, первую фразу не надо читать, – объяснил я. – Это как пароль. Алешка подсказал этот шифр. В книге есть эта ключевая фраза: «Фазаньих курочек берегитесь».

– Сразу надо было сказать. – Мама заметно успокоилась. – Шпионские игры! Фазаньи курочки! Читаю снова: «Картин нет. Есть вещи». Так, что ли? И как это понять? Он что, торговлю там открывает? «Картин в продаже нет, могу предложить краденые вещи», так?

Как ни странно, мама почти угадала. А папа сказал:

– Ну, с картинами все ясно. Они уже греются под итальянским солнышком. А вот вещи…

– Какие еще вещи, отец? Нет у Лешки вещей. Он даже зубную щетку забыл.

– Он ее не забыл, – наябедничала Танька. – Он ее спрятал. – И спросила папу: – А почему вы сказали, что с картинами все ясно?

– Да вот почему. – Папа достал из кармана пачечку фоток. – Посмотри, это они?

Танька перебрала снимки и чуть не заплакала.

– Они, конечно. Только названия другие и вместо авторов опять «Неизв. худ., 11 л.». Это ваш инспектор прислал?

– Да, я попросил его понаблюдать за экспозициями галереи.

– Я только никак не пойму, зачем все это нужно? Их ведь на продажу не выставили?

– Пока нет, – как-то загадочно ответил папа. – Время еще не пришло. Но подготовка уже ведется.

– Какие-то сплошные загадки, – недовольно заметила мама. – Сплошные фазаньи курочки.

– А вот еще одна, – усмехнулся папа и протянул ей какую-то иностранную газету.

Мама повертела ее и вернула папе:

– Я такими зарубежными языками плохо владею. Как-то позабылось все.

– Да вот мне перевод сделали. – И папа показал нам распечатку. – В двух словах: готовится всемирная сенсация; кажется, раскрыто имя загадочного художника; юное дарование творит шедевры!

– И кто же это? – задумалась мама. – Какое такое дарование?

– Я очень удивлюсь, – улыбнулся папа, – если это не Алексей Оболенский.

Больше он ничего не сказал, забрал фотки и статью и скрылся за дверью своего кабинета.

А мы остались в большой комнате с раскрытыми ртами…

Мне надо было собраться с мыслями. Вернее, в них разобраться. Я совершенно запутался. В голову лезла сплошная ерунда. Даже вроде того, что Алешка отправил за рубеж свои детские каракули. Они у него уже тогда были чересчур талантливые.

Ну и что? Мало там своих юных дарований? Загадочных творцов…

Голова у меня была мутная, и, чтобы освежить ее, я пошел в парк. Тем более что дождика не было и даже изредка выглядывало меж облаков грустное осеннее солнце.

В парке было хорошо. И очень тихо – мокрая листва под ногами не шуршала, горластые вороны еще не вернулись в свои гнезда. И шум проспекта сюда не проникал, его задерживали деревья своими почти уже голыми ветками.

На воздухе голова у меня быстро проветрилась, но все равно ничего не придумалось. Да еще и вмешались какие-то вещи. Что за вещи? При чем здесь Алешка? Почему папа был очень доволен, когда мама прочла про эти вещи?

В общем, мысли скакали легко, но без всякого толка. И я даже не заметил, как вышел на край оврага, где стойко, в любую погоду держали свою оборону местные художники.

И Машка Козлова оказалась на своем посту. Со своим этюдом. Мы поздоровались, и я спросил, исправила ли она неправильное воронье гнездо? Оказалось, что исправила и вообще переписала этот этюд по-другому. Вроде как на нем не просто грустная осень, а загадочный осенний вечер.

– Что скажешь? – спросила она, отступая в сторону. – Глянется тебе?

В целом – да. Романтическая картинка. Загадочная река, загадочный мостик и загадочная на другом берегу заброшенная сторожка. В окошке которой теплился загадочный огонек. Будто в ней собрались на свои посиделки домовые или гномики.

– Это ты здорово придумала, – сказал я. – С этим огоньком.

– Да я не сама придумала, – призналась Машка. – Как-то почти дотемна заработалась, смотрю – а там мелькнул огонек. Ну я идею и похитила.

Тут меня прямо что-то кольнуло. Не знаю точно – куда. Прямо в несколько мест. Я вспомнил Алешкины слова про «президенцию». Про новый замок и про то, что там собирается по вечерам компания хулигана Махно.

Машка еще что-то говорила, работая кистью, но я ее почти не понимал. Пока не услышал:

– …И вот тебе новость, Дим! Чашкин вдруг воспылал любовью к Сашкиной мазне. И сразу три акварели у него купил. – В голосе Машки не было зависти. Она возмущалась тем, что людям предлагают любоваться заведомо бездарными поделками. – Правда, он почему-то на продажу их не выставил, а куда-то припрятал. – Она отошла на шаг от мольберта, вгляделась. – Как ты думаешь, посадить на крайнее дерево ворону? Для равновесия композиции.

– Или двух, – ляпнул я, не задумываясь. – Для равновесия. – И угадал.

– Пожалуй, ты прав. У тебя хороший глаз.

«Скорее чувство юмора», – подумал я. Но Машка опять вернулась к Сашкиным работам.

– И знаешь, все почему? Говорит, что Сашка прекрасно стилизует свою мазню под детские рисунки. Это, говорит, в Европе сейчас очень модная манера письма.

– А Италия в Европе? – машинально произнес я.