Десятый круг ада

Об истинной роли Циммермана как командира диверсионной группы в целях конспирации знали только Лукашонок, Пальчевский и Фимка. Через первых двух он осуществлял общее руководство партизанами; Фимка являлся его постоянным связным и телохранителем. Остальные члены группы считали Циммермана фашистским прихвостнем и так же, как и все рабочие, ненавидели его. В свою очередь не знал их в лицо и Генрих; они имели дело только со своими командирами.

Выскочил из конторы Лукашонок с взлохмаченными волосами.

— Если завтра это повторится — пеняй на себя! — несся за ним злой голос.

— Фу-у, — выдохнул Лукашонок. — И откуда столько злости у человека?! — произнес он и, нахлобучив картуз, вышел на улицу.

— Моли бога, что остался с чубом! — пустил ему вслед Фимка. — Сотник-цвай, битте-дритте в баньку, — расшаркался он перед Пальчевским. — Прикажете полотенчико вам приготовить али как?

— Катись ты... шут гороховый, — незлобно огрызнулся Пальчевский и смело переступил порог.

Фимка стал разыгрывать спокойного, равнодушного Батюка. Краем глаз он следил за охранниками, особенно за узкоголовым, который что-то шепотом говорил своему напарнику. Уж не переводит ли его слова? Выходит, он знает русский язык?

— Где бы побольше корзину достать под осколки стекла и черепа? — гоготал Фимка над Батюком. — А шеф это делает мастерски. Р-раз промеж ушов, и привет, покойничек!

Узкоголовый эсэсовец поднялся из-за столика и, разминая ноги, прошелся по комнате. Затем он остановился возле двери, оперся спиной о косяк, вытянул шею, прислушиваясь к разговору в конторе. «Знает все же; бандит, русский язык!» — понял Фимка. Он тут же уселся на край топчана, стоящего в углу у стены, нащупал левой рукой под черным дерматином вделанную в дерево кнопку и нажал на нее. В ящике письменного стола Циммермана , приглушенно загудел зуммер, предупреждая об опасности. «Молодец Фимка, что провел сигнализацию!» — мысленно поблагодарил Генрих своего боевого помощника и сразу же обрушил град упреков на ничего не понимающего Пальчевского, кивком головы показывая ему на дверь. До слуха длинноголового эсэсовца донеслась приглушенная ругань с крепкими, чисто русскими словечками. С минуту он слушал перебранку в конторе, затем, удовлетворенно улыбнувшись, возвратился к партнеру и сел за шахматную доску. «От этого типа надо срочно избавляться, — твердо решил про себя Фимка. — Длинноголовый, видимо, знает русский язык...»

Из конторы Пальчевский вылетел точно ошпаренный кипятком, красный как кумач. Налил в алюминиевую кружку холодной воды из железного бачка и жадно выпил до дна,

— А можа, кваску откушаете? Свеженького, со льда?! Помогает после парилки! — хихикал довольный Фимка.

— Вот ехидна! Мало, видно, тебя лупит хозяин, — зло проговорил Пальчевский и вышел из прихожей.

— Стал реже прикладываться, потому что мозоли на руках набил! — крикнул на прощанье Фимка. — Прошу, сотник-драй, — показал он Батюку на дверь. — И надраит тебя сейчас шеф! До блеска! Советую оставить череп на топчане...

Батюк пропустил слова Фимки мимо ушей, точно того и не было в прихожей, и зашел в контору...

С Батюком ругаться у Циммермана уже не было сил. За день он так много кричал на рабочих, что под вечер с непривычки саднило горло. И, дав задание на следующий день, он быстро отпустил сотника. Из головы у Генриха не выходила подсказанная Пальчевским идея о брикетировке тола. Оказывается, огромную массу взрывчатки можно в условиях стройки разделать на брикеты любых форм, размеров и веса. Выходит, из тола можно выпилить и кирпич, тем более оба они по цвету желтые. Лишь каменщик будет способен отличить их при кладке.

Удивительный человек этот Пальчевский! Как никто другой в отряде, он уже сумел втереться в доверие к унтершарфюреру Кампсу, учится у его эсэсовцев немецкому языку, а главное — является негласным осведомителем самого подполковника Рюделя. Командир строительной бригады обратил внимание на сотника-два после того, как тот «донес» на Циммермана, не выполнившего указание об очистке от спиленных деревьев участка под южную часть котлована. Рюдель специально пришел рано утром, чтобы убедиться в правоте слов Пальчевского: действительно, лес был не трелеван и сучья не убраны. Он поблагодарил за информацию сотника-два, а Циммерману дал нагоняй. Еще дважды Пальчевский, с ведома Циммермана конечно, доносил подполковнику на начальника отряда славянских рабочих, который однажды на полчаса раньше отпустил со стройки группу рабочих, а в другой раз завысил норму выработки третьей сотне. Рюдель не поленился, проверил сказанное сотником-два. Факты подтвердились. Упущения Циммермана были сравнительно мелкими, они совершенно не отражались на ходе работы. Зато подполковник теперь знал: все, что Циммерман сделает противозаконного, ему будет немедленно сообщено Пальчевским.