Десятый круг ада

Ассистент ежедневно привозил профессора в университет из гостиницы, где ему был снят хотя и небольшой, но по-домашнему уютный номер, и после лекций увозил обратно. Это льстило самолюбию ученого. Еще бы, доктор наук сопровождает его в машине, открывает перед ним двери. Видимо, не сладко Штайницу живется в «Фарбениндустри» и не хочет ли он по окончании курса лекций проситься к Шмидту в помощники? Пусть просится, пусть — отказ ему обеспечен, хотя место помощника после ухода Лаутербаха на военный завод свободно. Внутренне профессор все еще чувствовал неприязнь к своему бывшему ученику и не мог простить тому изгнания из стен университета многих однокурсников.

Доктор Штайниц был уже не молод. Ему давно перевалило за сорок, но юный задор, недюжинная физическая сила, которую было нетрудно распознать в его плотной фигуре, и постоянная неутомимость могли бы охарактеризовать его как довольно молодого человека, только что сошедшего со студенческой скамьи. Скромность и Штайниц — раньше это было несовместимым. Теперь эти соотношения казались иными — видимо, неудачно сложившаяся карьера сделала человека совершенно другим. У профессора порой появлялась даже жалость к бывшему ученику.

— Над чем вы сейчас работаете, доктор Штайниц? — поинтересовался он.

На скуластом лице ассистента с выдвинутым вперед массивным подбородком появилась удовлетворенная улыбка: профессор наконец-то заговорил с ним на тему, не касающуюся курса читаемых лекций.

— Продолжаю начатое вами, дорогой профессор. Хотелось бы создать сверхсильнодействующие отравляющие вещества... — Штайниц сделал небольшую паузу, наблюдая за учителем. И Шмидт не выдержал:

— Для борьбы с полевыми грызунами?

— Да, да. Именно с грызунами, — поспешно согласился Штайниц. — Сколько убытков терпит от них наше сельское хозяйство!

— Благодатная работа, — произнес профессор.

— Правда, я пытаюсь сделать еще кое-что... — заулыбался ассистент.

«Кое-что», — повторил про себя еще раз и отвернулся, давая понять, что это самое «кое-что» его никак не интересует. Он не хотел быть навязчивым и вдруг заговорил о своей семье, особенно расхваливая единственную дочь Эрну.

— Моя семья очень бы хотела видеть вас, — неожиданно предложил Штайниц. — Не смогли бы вы завтра, после обеда, навестить нас, дорогой профессор? Поверьте, мы были бы счастливы принять у себя величайшего в мире ученого.

Расчет ассистента был прост. Сегодня Шмидт читает последнюю лекцию. Завтра полдня он потратит на прощание с преподавателями и студентами университета, а после такой церемонии у семидесятилетнего старика, без сомнения, станет пусто на душе, и он, боясь одиночества, вряд ли будет избегать собеседников.

— Спасибо, — неопределенно произнес Шмидт, не решаясь сразу же огорчить ассистента своим отказом. Пусть, мол, понадеется, а завтра найдется какая-либо веская причина, чтобы расстаться.

На другой день утром Штайниц, как обычно, на машине заехал в гостиницу за профессором и привез его в университет. Преподаватели тепло прощались с выдающимся коллегой и выражали надежду вновь увидеть его на кафедре в будущем учебном году. Особенно профессор был тронут отношением к себе студентов, которые чуть ли не на руках вынесли своего кумира к ожидавшему у главного подъезда черному «мерседесу». Штайниц открыл дверцу, усадил профессора на заднее сиденье, а сам сел рядом с шофером.

— Поехали, — приказал он.

Только теперь профессор заметил, что они сели не в университетскую, а в другую, более просторную и удобную машину. Бросились в глаза бронированные стекла, специальная перегородка, отделяющая шофера от пассажиров, и телефон. Профессор все еще намеревался отказать своему ассистенту в визите, но — не отказал... «Видимо, ему для такого случая одолжил машину один из директоров «Фарбениндустри», — подумал он.

«Мерседес» мягко шел по асфальту, петляя по пустынным улицам Берлина. Выехав на широкое шоссе, шофер прибавил скорость, и вскоре они оказались в лесном пригороде, где проживала преимущественно берлинская аристократия. Машина свернула с шоссе и опять запетляла по узким, обсаженным липами, каштанами и кленами улочкам. Наконец она остановилась перед металлическими решетчатыми воротами, за которыми начиналась большая усадьба. Сквозь зеленые кроны проглядывал двухэтажный особняк с красной черепичной крышей. Шофер подал два коротких сигнала, и тотчас тяжелые ворота бесшумно разошлись. Машина по гравийной дорожке подкатила к мраморному крыльцу. Открылась стеклянная дверь, и старый, чуть сгорбленный человек в швейцарской ливрее засеменил к «мерседесу», открыл переднюю дверцу. Штайниц холодно взглянул на него. Старик, быстро поняв свою оплошность, бросился к задней дверце и распахнул ее.

— Прошу, ваше превосходительство! — с поклоном произнес он.

Профессор замешкался от столь непривычного для него обращения, затем, отстранив суетившегося швейцара, сам вылез из машины. «Мерседес» отъехал от крыльца и скрылся за раскидистым вязом.