Десятый круг ада

Но командир роты назначил Форрейтола в разведывательную группу, дал на отдых два часа и отпустил. «Слава богу, обошлось…»

Ровно через два часа, когда уже стало совсем темно, к нему подошел долговязый обер-ефрейтор. Пахнуло терпким потом — видно, не часто приходилось окопным солдатам мыться в бане.

— Привет, земляк! — дружелюбно поздоровался обер-ефрейтор. — Я твой начальник. Ты ведь тоже из наших, из подберлинцев?! Свои земляки надежней. Это я упросил обер-лейтенанта послать тебя ко мне.

Обер-ефрейтор собрал группу разведчиков в полуразрушенной землянке, сел на ящик с бутылками шнапса и не торопясь стал объяснять боевую задачу. Требовалось всего-навсего перейти ночью линию фронта и захватить «языка».

— Награда, — он похлопал по ящику, — уже получена. Вы сможете ею воспользоваться по возвращении. Все будет в порядке, ребята. Я эту шваль вот уже год таскаю, как цыплят из-под наседки.

В полночь направились к линии фронта. Шли гуськом, строго соблюдая установленную дистанцию. Рихард замыкал группу. Километра через два обер-ефрейтор приказал всем лечь. Легли, напряженно вслушиваясь в ночную тишину. Обер-ефрейтор пополз вперед; за ним — все остальные. Ползли долго, переваливаясь через какие-то кочки. Вдруг в небо взвилась белая ракета, стало светло. Разведчики прижались к земле. Ракета догорела, и они вновь поползли вперед. Рассыпалась над головой вторая ракета, еще ярче первой. Снова остановка. Так продолжалось долго: когда было темно — ползли, при свете — замирали. Рихард совершенно потерял ориентировку и тут еще обнаружил, что остался один. Куда, в какую сторону уползли разведчики? Словно они провалились сквозь землю. При свете ракет он приподнял голову в надежде увидеть товарищей, но их не было. Слева послышалась речь — ищут его. Пополз навстречу — никого. В блеклом свете очередной ракеты виднелись лишь причудливые очертания полусгоревших-полуразрушенных домов какой-то деревушки.

Форрейтол, боясь двигаться вперед или назад, заполз в яму и пролежал до утра. С рассветом он увидел рядом с собой развалины деревушки, казавшейся ему ночью такой далекой. У крайнего, сгоревшего дотла дома — уцелела лишь печка с высокой трубой — появились двое русских. Рихард встал и с поднятыми руками пошел им навстречу.

Из допроса двух военнопленных, проживавших ранее в районе Шварцвальда, Григорьеву удалось выяснить некоторые детали расположения усадьбы баронессы Тирфельдштейн и всех близлежащих к Шварцвальду хуторов. О бактериологическом центре никто из них не знал. Было лишь известно, что в западной части леса имеется какая-то запретная зона, а поблизости от нее живет профессор Шмидт.

Особое внимание подполковника привлекли данные военнопленного Рихарда Форрейтола, отец которого работал садовником у Шмидта. Форрейтол подробно рассказал ему о лесе Шварцвальд, уходящем далеко не восток, о лесном озере, о хуторах, примыкающих к Шварцвальду, и даже нарисовал точный план местности. Упомянул Рихард и о запретной зоне, начинающейся в полутора километрах от Вальтхофа. Объект секретный, видимо, что-то связано с химией.

— Почему вы так думаете? — спросил Григорьев.

— Отец говорил мне, что там работает его хозяин. А ведь профессор Шмидт всем известный химик.

Вывод солдата вполне логичен. Но сам Шмидт, видимо, посвящен в тайну запретной зоны.

— Отец хвалился, что к хозяину приезжал большой начальник из Берлина, — добавил Рихард.

Это уже представляло огромный интерес. Видно, неспроста пожаловал высокопоставленный гость из Берлина к химику-органику.

— Что вы можете сказать об отце? — поинтересовался Григорьев.

— Он честный, добросовестный немец.

— Его отношение к войне?

Рихард замялся, вспомнив выступление отца на митинге у городской ратуши 22 июня 1941 года.

— Вначале он поддерживал ее. Надеялся, быстро все закончится. А потом, когда убили моего старшего брата Иоганна, изменил свои взгляды, — ответил он.

«Форрейтол-старший может оказаться очень и очень полезным Сафронову или Циммерману в Вальтхофе», — подумал Григорьев.

— О чем писал вам отец на фронт?

— Ничего особенного. Помогал молодой хозяйке — фрейлейн Регине убираться в доме. Тогда к профессору приезжал из Белоруссии его сын Альберт, он был в чине капитана.

«Альберт Шмидт! — обрадовался Григорьев. — Вот у кого можно будет узнать сведения о бактериологическом центре. Отец наверняка делился с ним о своей работе. Его надо найти».

— В каком районе Белоруссии служит сын профессора? — спросил Григорьев.

— Отец не знал.

Свои соображения Григорьев доложил генералу. Карнеев поддержал эту идею.

— Согласен, Борис Николаевич! Но не так просто будет разыскать профессорского сынка. Белоруссия велика…

— Я надеюсь на помощь наших друзей-партизан, товарищ генерал, — ответил Григорьев. — Завтра же я свяжусь со штабом партизанского соединения.

— А что сообщает Большой? — поинтересовался Карнеев.

— Известия от командира партизанской бригады самые обнадеживающие. Генрих Циммерман сейчас уже в Шварцвальде. Но на связь с Большим пока не вышел.

— А как Сафронов?

— Пока молчит, товарищ генерал.